Виталий Листраткин - Мы

За проходную комбината мы с Прохором вышли последними. Он обернулся, блеснул возбуждёнными зрачками:

– Ни разу в жизни не убивал, прикинь! А тут довелось!

Я удивился:

– А как же война? Ты рассказывал…

– Мало ли что я рассказывал… – оборвал он. – Мы на радиолокационной точке в горах все два года просидели: жратву и спирт с вертолёта сбрасывали. Я живых афганцев только в кабульском аэропорту и видел…

Я пожал плечами. А Дима вдруг спохватился, понял, насколько он сболтнул лишнего. Нахмурился, покрутил у меня перед носом увесистым кулаком:

– Ты это… Только никому ни гу-гу… Понял? А не то…

В воздухе густо запахло мордобоем.

– Понял, – согласился я. – Чего не понять. Не скажу никому.

После этого разговора я не видел его около месяца. А потом мы отправились на очередную экскурсию, уже на жировой комбинат. Про него и рассказывать особо нечего: весь комбинат – это один длинный цех с конвейером и емкостями для смешивания ингредиентов, итоги которого автоматически выплёвывались в баночки, ползущие по конвейеру. Банки ловко накрывались крышечками с надписями «майонез». Так оно и рождалось, известное всем студентам лакомство.

Я покрутил головой туда-сюда, спросил Белова:

– А где Прохор?

– Прохор тю-тю…

– Как это?

– Так, ушёл из института…

Я был безмерно удивлён, поскольку знал, каких усилий стоило тупому «афганцу» держаться на нашем курсе.

– Пацаны говорят, что он на мясокомбинат устроился работать. Коров там сейчас режет. Помнишь, на экскурсии были?

Я помнил. Даже про то, что обещал Прохорову не рассказывать, как именно он «воевал». Но обещания не писать точно не давал. Так что ты извини, Димон. Острых тебе ощущений там, в забойном цехе.

Белов заглянул за штору, на подоконник, где мы обычно хранили продукты, и огорчённо сообщил:

– Жратвы-то нет.

Вообще-то его звали Юра, но, как многие люди небольшого роста, он предпочитал отзываться на фамилию. Я не сразу поверил в то, что он сказал, и захотел лично удостовериться. Третьего обитателя нашей комнаты проблема касалась меньше всего. Шурик периодически трудился проводником, и завтра ему нужно было отчаливать в рейс. Кроме того, у него был и другой источник достатка: внешне он походил на этакого забуревшего Есенина и, соответственно, имел заслуженную репутацию бабского угодника. Однако Белова перспектива голодного существования категорически не устраивала. Пожрать он любил и, несмотря на худощавую комплекцию, съесть мог чрезвычайно много.

Мы разобрали остатки смятой пачки «Космоса», закурили.

– Короче, – вдруг сказал Юрка, – есть у меня план, как денег поднять по-быстрому. Видели, у ЦУМа старухи со шмотками пасутся? Прямо у входа?

Мы кивнули.

– Короче, вы не смотрите, что они зачуханные как бы. На самом деле они богатющие реально. В Турцию летают за шмотьем, берут там за копейки, а здесь сдают «с рук» задорого. Прикидываете?

Мы прикинули. На стоимость, эквивалентной одной такой турецкой курточке, в то время можно было запросто прожить месяц, а то и два. Причём всем троим.

Мы заинтересовались. Оказывается, коротышка уже разработал самый настоящий план. Мы были должны втроём подойти к уличным торговцам. Пока Белов меряет куртку, Шурик отвлекает внимание. Потом Юрка передает куртку мне, все одновременно расходимся. В финале мы должны были благополучно встретиться у противоположного входа в универмаг.

План казался идеальным. Я даже зауважал Белова: всё было расписано чётко, по-военному. Удивительно, но у всех троих даже мысли не возникло, что это нехорошо, криминал, уголовная статья, в конце концов. Нужно пояснить, что в начале девяностых ситуация была несколько иная: бутиков и нормальных торговых центров тогда в помине не было, а торговля шмотками сосредоточивалась в руках «челноков», каковые слыли этакими мини-олигархами. Возможно, мы хотели сопричислить себя к доморощенным «мафиози», которые нещадно обирали любых торговцев, какие только попадали в поле зрения.

Дело решили провернуть немедленно. К тому моменту, когда добрались до ЦУМа, торговый день подходил к концу. Обычно торговцев было около сотни, но теперь их численность упала вдвое. Они стояли как солдаты – ровными рядами, друг напротив друга. «Борцы за рыночный уклад» – тогда их, кажется, так называли.

Толстая старуха в сером мохнатом пальто стояла несколько наособицу. Она лузгала семечки и зорко поглядывала по сторонам. Свой баул бабка хранила в нише возле стены универмага. И товар у неё был самый лучший – отличные турецкие курточки. Очень дорогие.

Белов толкнул меня в бок, взволнованно прошипел:

– Смотри! Может, того?… Сделаем эту?

Я взглянул на Шурика. Тот пожал плечами, мол, сделаем, чего тут такого… И поддался общему куражу.

– Давай!

Как договаривались, первым подошёл Юрка – взял куртку посмотреть-померить. Я занял позицию неподалёку, чтобы не бросаться в глаза. Меня немного трясло: только сейчас дошло, какая, это, оказывается, трудная работа – «воровать»…

Появился Шурик. Начал задавать дурацкие вопросы: про кожу, «молнию», швы какие-то… Старуха с плохо скрываемым раздражением отвечала. Очень кстати подтянулись ещё покупатели, тоже стали щупать товар. И вот Белов опустил куртку вниз, сделал шаг назад и протянул её мне. Негнущимися пальцами я подхватил холодный кожаный комок, развернулся и пошёл в сторону, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не побежать… Отошёл довольно далеко – за ряды винно-водочных киосков, в духе того времени набитых шоколадками, спиртом «Рояль» и разводным соком (который «просто добавь воды…»). Остановился, нервно закурил, украдкой рассмотрел добычу: куртка как куртка, по крайней мере, мне тогда так показалось… Ничего особенного, кроме вкуса табачного дыма, я не почувствовал… Кураж исчез, мне вдруг стало не по себе.

Удивительно, но бабка не заорала. Даже не попыталась поднять шум. Сам не пойму, как ноги развернулись и понесли обратно на место преступления. Честно, не знаю. Но факт остаётся фактом: я вернулся к «челночнице». Понимая, что объяснить свой поступок у меня не хватит слов, я просто протянул ей украденную вещь. Естественно, я был уверен, что в толпе она меня не запомнила, и рассчитывал на то, что она просто возьмет куртку, и вопрос будет урегулирован.

Однако, увидев меня с курткой, старуха так оскалилась, что вокруг как будто стемнело. Она щёлкнула пальцами, из-за спины показалась пара небольших крыльев – перепончатых, как у летучей мыши. Я вытаращил глаза. А крылья мгновенно увеличились в размерах вдвое. И не постепенно, а сразу – как будто кто-то повернул тумблер. Старуха развела крылья в стороны – размах оказался впечатляющий, как у небольшого истребителя. И даже сами перепонки изменились, став реально авиационно-стальными.