Сергей Корнев - Дофамин. Рассказы 18+

Кому она теперь нужна с ребёнком? Её эти красота и ум теперь уже не имеют значения ни для кого. Взгляды на жизнь надо менять. И пусть меняет, ножки раздвигает всем подряд.

Все бабы бляди – вот, что я понял…

9 декабря 2010 г.

Вчера и сегодня читал на работе от нечего делать свой дневник. Впервые прочитал его от начала и до конца. Даже слёзы навернулись… Расчувствовался. Так всё… глупо там…

Вот говорят, мол, интересно с высоты зрелого возраста и достойного положения заглянуть в прошлое, ещё раз пережить все моменты: то, как строилась и развивалась жизнь. Чушь! Не интересно, а больно. Очень больно. Даже и теперь слёзы наворачиваются. Какие светлые и чистые мечты были! И всё улетело в какую-то огромную чёрную дыру. Печально. Как много я ждал! Как много я верил! И вот к чему пришёл…

Чего же я хотел от моей жизни? Во-первых, отучиться в институте на юриста. Ну вот – я юрист, завотделом в завшивленной фирме. Ну и что?

Во-вторых, обрести друзей. Спрашивается, зачем? Ну нашёл. И чего? Разве Дэн мне был друг? Да смешно же! Птицын? Друзья не уводят баб. Хохлов? Хохлов любому друг, кто пиво пьёт. Дубов? Ах, да, Дубов! Дубов – самая большая скотина из тех, кого я встречал в жизни.

В-третьих, я хотел встретить любимую девушку. Встретил. И что? Да них** я не встретил! Что, разве Полина любила меня? Любила бы – не ушла бы к Птицыну. Ленка любила? Ага. Эта больше денежки мои любила. Теперь это точно известно. Я же хотел всё вернуть, начать с начала, просил, умолял – у нас же всё-таки ребёнок – и что? Не вернулась. Значит, не любила.

С деньгами, если уж говорить начистоту, меня полюбит любая блядь. А сейчас все бляди. Потому что сейчас все бабы любят деньги.

Кстати, о деньгах. В четвёртых и пятых, я мечтал о работе и, следовательно, о деньгах. И что? Работа в юриспруденции – это тупое дрочево, не об этом я мечтал. А деньги… А деньги я не заработал. Именно так! Да, у меня есть деньги, но я не заработал НАСТОЯЩИЕ ДЕНЬГИ. Деньги заработать нельзя! Во всяком случае, так, как я их зарабатываю.

В-шестых, я хотел какую-нибудь квартиру. Ну и что? Ну вот: одну квартиру Ленке с ребёнком оставил, скоро появится другая. Родители тоже живут, опять же если начистоту, в моей квартире. И что же? Приличные люди с деньгами в таких местах не живут. Короче, мне нечем и тут похвастаться.

В-седьмых, машина. У меня вроде есть неплохая машина. Но самом деле, если задуматься, она плохая. Потому что есть лучше. Потому что есть такие, о которых я не могу даже мечтать.

В-восьмых, я думал о своей семье. Об отце с матерью. О том, что буду помогать им. И что? С тех пор, как я им стал помогать, то доброго слова от них не услышал. Видите ли, они думали, что я буду другим. А они что-нибудь думали, когда были молодыми? А когда меня производили на этот свет – думали? Я теперь знаю. Ничего не думали. Просто совершали фрикции. Вот и всё.

В-девятых… Это вообще смешно. Спорт. Здоровье. Да я уже и футбол смотреть не хочу. Ерунда какая-то…

Я разочарован. Если я действительно и хотел чего-то когда-то, то теперь ничего не хочу. Ведь, получается, я всего достиг. А если достиг, то почему же ничего не имею? Почему я несчастлив?

Мне тридцать лет, и я больше не хочу выглядеть так смешно и глупо. Поэтому я не буду дальше вести дневник. В нём одно сплошное нытьё. Это дневник паршивого нытика, вечно плачущего человека. Это не я.

Высокий, нескладный юноша с беспечно взъерошенными золотыми кудрями и такими же беспечными игривыми глазками, бесцельно шатаясь по улицам, случайно повстречал приятеля из соседнего района.

– Здорово, Рыжий, – хмуро протянул тот руку.

Юноша тоже нахмурился. Его детская беспечность вмиг куда-то улетучилась, уступив место по-взрослому обстоятельной важности.

Ноги, обутые в модные кроссовки, сами собой расползлись более чем на ширину неоформившихся плеч. Руки вальяжно полезли в карманы куртки и извлекли оттуда по очереди пачку дорогих сигарет, по-видимому, стоивших ежедневного родительского пособия, и прозрачную китайскую зажигалку с покорёженным пламегасителем.

Деловито прикурив, юноша сплюнул и наконец-таки пожал протянутую руку приятеля.

– Здорово, Мишань.

– Куда идёшь? Как сам?

– Да нормально. Решил прогуляться. А ты?

Хмурое лицо приятеля ещё более помрачнело.

– Предки достают. Задолбали уже орать.

– А чё такое?

– Да набухался вчера…

– Бывает, – юноша со знанием дела усмехнулся. – Поорут и перестанут.

– Ага. Так ведь ещё и сестра, сучка, с ними заодно! Как будто сама не гуляла в своё время! Больше предков развыступалась, жизни учить начала! Я еле стерпел, чтобы в репу ей не дать! Ну пьяный… сам понимаешь…

– Бывает. У нас вчера тоже случай был. Брат с балкона упал.

– Ого! И чего?

– Да ничего. Мы же на втором этаже живём. Поцарапался об кусты внизу и всё. Обошлось.

– А чё это он так?

– Дурак потому что. Пьяный был. Ладно, – юноша, докурив, закруглил и разговор, – давай, идти надо.

– Давай, – приятель протянул руку.

Тот пожал её с прежней обстоятельной важностью, снова полез в карманы, вытащил телефон и тут же потерял ко всему окружающему интерес.

Мишаня со своей сестрой сидел на кухне и, хмурясь, пил чай с бутербродами. Изредка он посматривал на телевизор, возвышавшийся на необходимой ему для возвышения большой белой подставке, именуемой холодильником. Телевизор хохотал. Но Мишане не было смешно. Ему было обидно.

– Чё молчишь? – спросила сестра, пристально рассматривая себя в маленькое зеркальце.

– Не хочу с тобой говорить.

– Это почему же?

– Потому же.

– Сам виноват. Надо меру знать – как гулять и каким домой приходить.

Мишаня обиделся ещё сильней и демонстративно уставился в хохочущий телевизор. Но долго так сидеть было трудно и неинтересно, поэтому он снова принялся за бутерброды. Но как только они закончились, стало неинтересней вдвойне. А сестра продолжала невозмутимо пялиться в своё зеркальце.

– Маш, сделай ещё бутербродов. Я что-то не наелся.

– Подними свою толстую задницу и сам сделай.

– Ну, Маш.

– Видишь, я занята.

– Ну, Маш.

– Хорошо, только отстань.

Она полезла в большую белую подставку для хохочущего телевизора, извлекла оттуда колбасу, сыр и стала их нарезать на опустевшую Мишанину тарелочку. Эти манипуляции ненадолго сделали сестру более чуткой и общительной.

– Что нового? Где был сегодня?

– Гулял. Рыжего видел.

– Какого Рыжего? Длинный такой, с волосами растрёпанными? У него ещё брат… как же его?.. Витя, кажется… да?

– Да.

– И чё?

– Брат с балкона упал.

– Да ты что! Витя? Насмерть?

– Дура, что ли? Они живут на втором этаже. Так, говорит, рожу немного разодрал и всё.