Сергей Корнев - Дофамин. Рассказы 18+

Но мальчик снова промолчал. И снова сделал несколько шагов назад.

Женщина действительно вернулась быстро. Попросила сигарету и села рядом. А мальчик так и стоял поодаль с сумкой, хмурый, и его лицо, кажется, сделалось ещё бледнее и плаксивее.

– Можно я с вами посижу немного? – спросила она.

– Можно, – после короткой, но тягостной паузы устало произнёс он.

А дальше… Дальше были разговоры – разговоры ни о чём, разговоры о чём-то, разговоры зачем-то. И вот она рассказала, как ей жутко одиноко живётся на свете, а потом предложила поехать к ней домой, пообщаться, ну и…

Эта несчастная женщина прижималась к нему, говорила такие слова, о каких, без всякого сомнения, во время своего первого свидания, лет так двадцать пять назад, не могла и думать, а если и думала, то с величайшим стыдом. Иначе просто не может быть. «Господи! Господи! Что это со всеми нами?»

Может быть, Бог услышал. Женщина, не дождавшись взаимности, с нескрываемым огорчением поднялась, взяла у ребёнка сумку и ушла. Бедный мальчик, сразу преобразившись, бодро последовал за ней.

Он же остался сидеть на лавке возле подъезда.

Курил. Смотрел на тёмное небо. Смотрел на свои кроссовки. Снова курил. Допивал пиво. Думал об облизывающем, о заманивающем, о замасливающем и о жгущем. Думал также об отделяющем свет от тьмы, о выделяющем не телесную жидкость, а невидимый тёплый газ души, дающий чистоту нераздельной полноценной жизни. И не хотел жить.

Начинало светать. Зашумели машины. То тут, то там ярким светом вспыхивали окна. Он встал и медленно, словно дряхлый старик, поднялся до своей квартиры. Вошёл и упал на кровать без чувств.

В нём жила только одна мысль: заснуть и не проснуться больше никогда. Сегодня был день его рожденья. Тридцать третий по счёту. Среди этих тридцати трёх случались весёлые, грустные, будничные. Один оказался самым пьяным. Другой – самым буйным. Третий – самым одиноким. А этот был обоссанным. Да, обоссанный день рожденья.

Господи! Господи! Что это со всеми нами?..

В детстве он всегда хотел летать во сне, но всегда падал. Падал в бесконечную чёрную пропасть. Разбиваться не успевал – сердце в ужасе сжималось, замирало, и он, тяжело дыша, просыпался. И потом облегчённо вздыхал: «Это сон! Просто сон!..». А мама говорила: «Ты растёшь». Хотя тут же рассказывала, что сама-то она, будучи маленькой, во сне летала. Летала!.. Летала, как птица!.. И всё равно ведь росла. Сколько же приятнее расти, летая, а не падая?..

По мере роста он, падая, всё более и более приближался ко дну. Всё более и более он ощущал, что там есть, на дне. Неосознанно, мутно, возможно, иногда надуманно, кое-что додумывая, но всё же вполне отчётливо.

Там были камни. Острые и сухие камни, небольших размеров, приблизительно с кулак. Серые такие, местами почерневшие, местами побелевшие. И там не было холодно. Холод пропал, исчез где-то вверху, на некой более ранней стадии падения. Да, он помнил – было холодно, было ужасно холодно, но падение всякий раз казалось таким стремительным, что удавалось согреться. Или создавалась иллюзия тепла. Но на дне точно было тепло.

И вот настал день, когда это произошло. Он упал. Совсем немножко, только коснулся вскользь – вроде бы привыкшее к падениям сердце снова сжалось в ужасе, замерло, вырываясь прочь из пелены сна к спасительной реальности. Но и этого хватило. Он запомнил, что приземление вышло каким-то уж чересчур мягким. Даже не по себе стало. Так бояться столько лет – и вот… такой обман!.. Обман ли? Он хотел это проверить: в следующие разы тормозил своё пугливое сердце, отдаляя пробуждение, но сердце не повиновалось. Каждый раз только вскользь. Только, к удивлению, мягкость острых и сухих серых камней. Только мягкость и теплота.

Наконец пришёл тот «опытный» и циничный возраст, когда падения потеряли всякое значение. «Подумаешь, – говорил он сам себе. – Я просто расту». И однажды вырос. То есть перестал падать. То есть перестал помнить свои падения.

Они были будто райские птички – эти девочки. Именно так он искренне считал, вглядываясь через толщину лет в своё нежное и тонкое детство. Хотя иногда казалось, что это, как и падения, являлось более сном, чем реальностью. Ну, нет, конечно же, всё было реальностью. Однако какой-то лёгкой и фантастической, словно сон.

С первой девочкой – Леной – его связывала общая тайна. По большому счёту, тайн-то было много. Но своих, личных. У неё своя. У него своя. Например, у него – спички. Он крал вожделенные коробки из кухни и потом часами, сопя и получая невероятное наслаждение, жёг чудесные «взрослые» палочки за соседским кустарником. Прятался – мама же не разрешала баловаться с огнём. Шутка ли – ребёнок в школу ещё не ходит, а уже такие забавы? Сгореть не долго. Деревня всё-таки. Кругом сено, трава сухая летом, ветер разнесёт – и всё, заполыхали дома. Не шутка, совсем не шутка. Потому и тайна.

У девочек были более безопасные занятия. И тайны тоже. Лена вот делала «секреты». Это клады такие. Раскапывала ямку, запихивала туда разноцветные красивые фантики из-под конфет, иногда могла даже игрушку какую-нибудь маленькую положить, накрывала сверху стёклышком и легонько присыпала сверху. Тогда, в детстве, это выглядело здорово. И таинственно.

Потом, набегавшись, она сама же искала, забыв, где что спрятала. Естественно, просила помочь. Особенно если ценное что-то положила в «секрет». Ту же игрушку хотя бы. Он охотно помогал. Интересно же.

– Слушай, а давай вместе «секрет» сделаем? – однажды предложила она.

Характер у неё был очень настойчивый и вместе с тем обаятельный. С другой девчонкой он вряд ли бы стал заниматься такими «немужскими» делами – засмеют ведь мальчишки – но тут не устоял.

– Давай, а где?

– А найдём какое-нибудь страшное место, – шёпотом предложила она.

«Страшных» мест в деревне навалом. Но вот беда – от дома далеко уходить нельзя. Пришлось делать «секрет» поблизости.

Самым подходящим «страшным» местом оказался огороженный пятачок возле сарая. Там было темно из-за всяких непроходимых зарослей. Там и деревья росли и колючки какие-то, ну и крапива в придачу. Забравшись в самый угол, Лена раскопала ямку.

– Что положим в «секрет»?

Он пожал плечами.

– У тебя ничего нет?

– Нет.

– Вечно у тебя ничего нет, – она порылась в кармашке платьишка и извлекла измятый невзрачный фантик.

«Секрет» смотрелся как-то неприлично бедно. Лена была чрезвычайно недовольна.

– Что же делать-то?

– Не знаю, – он опять пожал плечами. – Ладно, пошли отсюда.

– Нет, надо что-то ещё положить…

С этими словами она задрала платьишко, сняла трусики и запузырила струйку прямо в ямку, на фантик. Тот поднялся и выплыл оттуда. Ямка же разрушилась. Лена изумлённо смотрела на плод своего труда.