Николай Лукьянченко - Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

– Где командир, сэр Гей? – спрашивали они Сергея Долгополова.

– Ищет новые объекты, – успокаивал тот.

– Знаем, какие объекты и для кого. Кому объекты, а кому объедки, – злились в бессилии студенты юрфака.

– Здесь нужно организовывать, а не линять с главного объекта, – ворчали одни, уставшие ждать, когда подвезут доски, гвозди, арматуру, бетон.

– Пора кончать с этим бездельем, – призывали другие.

– Пока не кончим с бездельником, с бездельем не кончишь, – требовали третьи.

– Кротич, давай-ка иди сюда, поговорим, – услышал как-то Олег Батурин, укладывая блоки в штабель. Чьи это были слова, обращённые к комиссару, пятикурснику юридического, Олег не определил. Однако увидел, как нехотя прошёл в угол одной из комнат АБК щуплый студент, по утрам впалым шамкающим ртом издававший громоподобные команды: «Бойцы, боля, подъём!»

– Слушай, дело серьёзное. Экономисты пятого курса с Гайсановым темнят, что-то затевают, если не шабашат уже на левой…

– Ну да-а… – неверяще протянул Анатолий Кротич

– Что, «ну да»? Что, это значит: «ну нет!»? Ты же видишь, что этот кочевник, татаро-монгол косоглазый, ни дня не бывает на месте. Женька Пройдоха разговаривал с арматурщиками. Половина их бригады уже работает на стороне – кладут какую-то печь. Не напрасно же Гайсанов Емелю-дурачка играет.

– Вся власть у экономистов, – раздался голос Щчука. – Оставят они юристов на бобах. Надо брать власть в свои руки.

– А зачем вы говорите это мне? – ответил на это Кротич. – Об этом надо на собрании говорить.

– Но ты же – комиссар! – сверкнув сталистыми, острыми, словно лезвия, глазами чуть ли ни крикнул Евгений Пройдоха.

– Ну, и что? – так же невозмутимо и спокойно, как и раньше, ответил вопросом комиссар.

– А то, что ты должен об этом сказать не на собрании, а до собрания, на штабе! – со знанием и уверенностью в своих знаниях отрядных процедур отрезал Евгений Пройдоха.

– А я не бываю на штабе, – скривил свои жёсткие губы Анатолий.

– Как так! Ты же комиссар. Ты обязан быть в штабе! Ты второе лицо в отряде! – продолжал чеканить Пройдоха.

– Меня туда никто не вводил, – отвечал на это ещё нисколько не сомневающийся в себе Кротич. – Штаб работал уже целый месяц до нашего приезда, а мы только приехали.

– И тебя до сих пор не ввели в штаб отряда? – зло, стиснув зубы и повернув острые края лезвий глаз так, что невозмутимому Анатолию, даже ему, стало резать в глазах за очками. Он снял очки и, протирая и без того чистые стёкла, выждал, когда резь в глазах прошла, а затем умышленно растягивая слова и кривя тонкие длинные губы, хладнокровно сказал:

– Мне нечего там делать. Да, я и не хочу там быть!

Он медленно надел очки, расползаясь в какой-то загадочной улыбке, явно играя на стресс в собеседниках видимым и известным ему хладнокровием всесильного демона. Насмешливый блеск его мышиного цвета зрачков пробился из-под роговой оправы огромных очков, на какое-то мгновение осветил неподвижные глубокие морщины под ними и потух в тени нависавшего над всем этим высокого, рахитически костистого лба.

Всегда спокойное и тяжелое для глаз собеседника лицо Анатолия Кротича, несмотря на его скользкое и брезгливое выражение, как бы говорило окружающим о внутренней действительно демонической силе и мощи его владельца. Им уже сейчас игралась могущественная роль будущего прокурора. В самом деле, Анатолий мог умело вести игру, не переигрывая, не опережая время, но держа, как он думал, противника на самом острие лезвия.

– Толик, слушай, мы уже говорили со многими своими ребятами. Экономисты трафят. Ты посмотри, кого оставляет Карим на основном объекте? Нас – юристов да шпиков: бритоголового да старого хрыча – завлаба. А кто руководит нами? Бугор кто? Я тебя спрашиваю? – сжимая тяжёлые кулаки, гирями свисавшие на оголённых, узловато-мускулистых плетях рук, вздёргивая хрящеватым выдающимся по-носорожьи носом, обращался к Кротичу Пройдоха.

– Это же земляк командира, а, может быть, и какой-нибудь родственничек. Проснись. Он ни шиша не смыслит в стройке. Как свинья в апельсинах. А с нас глаз не сводит. Коэффициент выставляет каждый день.

– Этот бугор нам станет помойной ямой, – дополнил Сухов. Его худощавая фигура резко дёрнулась, словно проваливаясь в ту самую яму.

– Я куратор, диспетчер бригады каменщиков, а он меня заставляет как салагу таскать то раствор, то блоки складировать. А это не в моей функции. Я должен по штату управлять…

Хотя слушавшие и имели своё мнение на счёт его никому не нужных функций, возражать не могли, понимая, что речь сейчас идёт о другом, и что любая, даже суховская капля может переполнить чашу. А уж кому как не им был известен характер Александра Сухова, безжалостный, нетерпящий по отношению к нему никаких возражений. Олег Батурин уже познакомился с его необъективностью и злопамятством.

С первых же часов, когда Олега и Виталия Сергеевича направили в эту бригаду, Сухов стремился не замечать их хорошей старательной работы и каждый день искал возможности придраться к чему угодно, только бы поставить и того и другого в позу провинившихся, чтобы оценивать их работу каждый день ниже удовлетворительной. Что они не делали, как не выкладывались, Сухов создавал пиковые ситуации. Они должны были сами себе укладывать блоки на поддоны, а затем и подавать их, как и раствор, наверх для кладки стен. Иной же раз не только себе, но и звеньям Щчука и Пройдохи, работу которых Сухов и Кротич выдавали за образец.

– Вот что, комиссар, мы сделаем так: с сегодняшнего дня кто-то из нас, я, ты или Саша будет каждый день незаметно исчезать на пару, другую часиков. Мы проверим все бригады и объекты. Выясним, под каким соусом они проходят у нас и там и тут. Чувствую я, пахнет здесь 137, да и не только 137 уголовки. Потом мы создадим ревкомиссию, которая опрокинет доморощенный штаб Чингизхана-Гайсанхана. Это развяжет нам руки, а всё остальное дело техники. Власть в отряде будет наша…

– И ты будешь командир… – протянул сквозь кривые, так и остававшиеся неподвижными, сухие губы Кротич.

– Ну, ты-то так и будешь комиссарить, если не будешь комиссрать! – твёрдо, обрубающе всякие возражения и кривотолки, отрезал Евгений Пройдоха.

– Я в любом случае буду комиссарить, – прессуя слова жёсткими губами в брезгливое отвращение ко всему и ко всем, сакраментально выдавил Анатолий. – Но, тем не менее, я согласен. Будем делать, как договори…

В этот момент Олег Батурин шагнул из-за кучи блоков, и все стоявшие увидели его и поняли, что он всё слышал.

– И-или… с-с-с… – зашипевши, закончил, поперхнувшийся на последних слогах, но сохранивший внешне присущее ему спокойствие Кротич.

– Или, или, – Щчук резко выругался и, отбросив в сторону флажок с лозунгом: «Даёшь лучшему бойцу 1000!», сказал: – Что нам продолжать?! Или мы будем ритмично работать или, если командир не вытрясет самосвалы сегодня, как обещал, то будем сидеть и в субботу и в… Суббота – завтра. В воскресенье отдыхаем. А это значит, что и в понедельник не будет работы.