Николай Лукьянченко - Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

Олегу не с кем было не то, чтобы посоветоваться, обсудить происходящее, а иногда в течение целого дня переброситься словом. И он, когда была работа, замыкался в самом себе и без подсобника Виталия Игнатова стремился выложить в стену все блоки, какие поднимал сам для себя, стремясь сделать кладки больше чем Щчук и Пройдоха. Но, несмотря на то, что его стена росла явно быстрей и была выше, чем у конкурентов, каждый раз при подведении итогов Александром Суховым, оказывалось, что он на последнем, хотя и, как смеялись ребята, на почётном призовом месте.

Только потом, много лет спустя, Батурин поймёт, что в трудной отрядной жизни чаще всего действует закон стада или стаи, когда, для того чтобы объединить и накрепко привязать бойцов к себе, вожак подыскивает среди них «козла отпущения». Затем, заряжая всех своей идеей, все неудачи и промахи, а самое главное – обман и надувательство всех, растущее недовольство, усталость и инстинктивное чувство страха быть обделённым или отброшенным в сторону при дележе добычи, разряжает напряжение на человеке-козле, как на громоотводе.

Но сейчас Олег этого ещё не понимал и всячески искал пути сближения с юристами, с самим Кротичем, Пройдохой, страдал от того, что не может завоевать их доверие, сбросить, кажущуюся скрытной, явную подозрительность к нему как к шпиону, как к врагу. Ему так хотелось дружбы этих сильных, бывалых парней, но те продолжали с ещё большим рвением создавать зыбкую почву виновности, на которой так хорошо росла незаслуженная репутация отстающего, чуть ли не бездельника и разгильдяя.

– Слушайте! – не выдержал однажды Батурин. – Я предлагаю соцсоревнование. Пусть с завтрашнего дня штаб отряда замеряет работу каждого звена, вписывает цифры в график соревнования, и мы посмотрим, кто из нас делает больше.

– Нет, нет! Нам и так ясно кто делает больше. Уж не думаешь ли ты, что оказавшись, первый раз в отряде, сможешь выкладывать больше Щчука?! Гм! Мало каши ел, – отрезал Евгений Пройдоха, громко шмыгнув своим хрящеватым носом, на котором ярко проступила белая полоска кости. – И без этого дармоеды твои в штабе бездельничают. Пора разгонять.

Это предложение подлило масла в огонь и однажды Анатолий Кротич, долго ловивший момент, наконец-то, поймал и дал понять Олегу Батурину, что он у него на крючке.

В тот день Олег сбегал после обеда на дамбу. Был очень жаркий день. Он долго плавал, наслаждаясь холодной, живительно-жгучей водой протоки. Когда он вернулся в физзал, все крепко спали. Олег прилёг, думая лишь расслабиться после купания и бега. Под смачное сладкое сопенье бойцов он прикрыл на минутку глаза, а когда открыл их, в зале стояла такая жуткая тишина, что Батурину стало жарко, затем – холодно, а потом снова жарко и снова холодно. Он резко вскочил и бросился вон.

Юристы были на объекте уже не менее часа и злорадно смотрели на приближающегося Олега.

– Ты что приехал сюда хомяка давить?! – с ядовитой гримасой в улыбке бросил Батурину комиссар.

– Всыпь ему по самое не балуйся, – подзадоривали бойцы. – А то, вишь, курорт себе устроил. Работничек. Скажи. Мы подыщем тебе другую работу, полегче.

Выждав минуту и не получив ответа, Кротич сказал, что сообщит об этом ЧП бригадиру и в штаб.

– Иди ты, знаешь куда? – зло огрызнулся Батурин, расстроенный своей слабостью и, понимавший, что его умышленно, оставили спящим юристы, чтобы в любой момент рассчитаться с ним за то, что он знает об их заговоре.

На следующее утро Анатолий Кротич, выступая на линейке при распределении работ и бойцов по объектам, громко, чтобы слышали все с присущей ему демоновской силой в голосе, сказал:

– Батурина на наш объект мы просим не посылать. Он плохо работает, да к тому же спит после обеда до трёх часов.

– А мы за него пашем! – выкрикнул Александр Сухов.

– Да, да, нам он не нужен. Не должны же мы его обрабатывать. Может быть, найдутся желающие, а мы не хотим, – зашумели дружно остальные члены бригады.

Зло и бессилье, вызванные очевиднейшей подлостью, которой никак не предполагал Батурин от студентов МГУ, свинцовым расплавом налили голову, жилы онемевшего тела.

Юноше тут же хотелось возразить, изобличить комиссара и его окруженье, но горькое понимание того, что он ничем не сможет доказать истинную причину этой лжи и тем более на линейке, где любой его лепет, даже с обвинением в заговоре, был бы жалким воплем слабого, оскорблённого стремящегося свести счёты. Да ещё с кем?! С комиссаром, с коллективом! С коллективом, в котором ни один человек не мог бы выступить в его поддержку. Стиснув зубы, Батурин ждал, что командир перебросит его в другую бригаду. «Эх, к дорожникам бы!» – мечтал посрамлённый боец. Но к его удивлению Гайсанов ни словом не обмолвился о нём, и Олег решил сам попроситься в бригаду дорожников.

После линейки он подошёл к Кариму и, стараясь сохранить достоинство, которое было призвано, по его мнению, служить доказательством существования другой причины враждебности юристов к нему, предложил командиру перевести его в другую бригаду:

– Карим, очень прошу тебя, перебрось меня к Грайчихину на дорогу или к Бражных на ЖБИ. Я тебе всё объясню…

– Какие могут быть объяснения?! – изумлённо и изумляюще отмахнулся Гайсанов. – Никуда я тебя не переведу! У нас нет каменщиков, а работы только начинаются. Так что позволь уж мне себе позволить тебе не позволить. Докажи им, чёрт возьми, что ты можешь работать. Извини, я тороплюсь.

Командир, как показалось Олегу, одинаково безучастно принял и наговор комиссара, и просьбу бойца. Раскрыть глаза Кариму на юристов, думалось Олегу, будет не только спасением его самого, но и в какой-то мере командира. Но Олег видел, что он вынужден остаться с досадным чувством двойного провала. С одной стороны было злорадство и хищническое наслаждение победой, напряжённо наблюдавших за ним заговорщиков, с другой стороны, Гайсановская высокомерность, подчёркивавшая как недосягаемо высоко царствует над всеми командир, и как для него безразлична, если не смешна и истинная причина конфликта.

Тем более, что этой причиной был он сам, казавшийся Батурину опытным, боевым командиром. Командиром, по-орлиному видящим из поднебесья мышиную возню на том месте, где пронеслась всего мгновенье назад, возбудившая страхи и писки, его могущественная тень, молчаливо, но убедительно говорившая, что он – Карим Гайсанов – командир эфиопов, непогрешим и недоступен никому ни на какой высоте.

Однако оказавшись опять среди молчаливо отстранявшихся от него, как впрочем, теперь и он от них, бойцов бригады, Батурин решил всё-таки улучить момент и поговорить с командиром о готовом уже заговоре.