Андрей Дудко - Последователь

У проходной висела длинная доска почета с портретами электриков, обвальщиков и прочих столпов комбината, к которым затесался Петр. Все в праздничных рубашках, причесанные, чистые. Будто обречены на казнь. Глаза от напряжения чуть не вываливаются из орбит, их мокрая поверхность блестит, отражая вспышку фотоаппарата. Раньше я ничего смешного на этих портретах не замечал и проходил мимо, но теперь, когда власть комбината над моей личностью стала слабеть, стеклянный отсвет на вытаращенных глазах показался мне безумно смешным. Я зашелся в ликующем смехе и сполз под доску. Работа выходила из меня вместе с хохотом, как причудливый дым из горящей покрышки, и ее место занимало веселое облегчение.

Смеялся я странными визгливыми импульсами. Я всегда перенимаю поведение у людей, с которыми провожу много времени, и эту ужасную манеру скопировал у Толика. Если мы с ним смеялись вместе, то смеялись как два дурака.

Это был мой тридцатый год жизни.

Я отлил, потом выпил воды, потом снова отлил все, что новое набежало, снова выпил воды, и вышел на улицу.

Толика во дворе не было. Я прождал несколько минут, поглядел, как вороны ищут объедки по мусоркам, и решил его поторопить.

Ни разу не был у него дома, и не знал, насколько убога дверь в его квартиру. Огромная дыра в обивке, в ней поролон навыкат и зеленая от старости доска. Дверь много раз выламывали – косяк вокруг замка разбит в труху.

Побелка на стене исчеркана одной и той же надписью – «ЖВВ». Эта аббревиатура встречается на заборах и стенах по всему городу.

Я нажал черную пуговку. Звонок треснул круглым звуком и осекся. Внутри кто-то громко протопал к двери и открыл. Ясное дело, Толик.

Оделся попугаем: красные шорты, рубашка с морем и пальмами, желтая кепка со сломанным, как картонка, козырьком. За спиной школьный рюкзак, раздутый до того, что разъезжалась молния.

– Проходи, – говорит.

– А Сергей с Володей где? – шепчу.

– Спят.

Я прикрыл дверь неплотно, чтобы не мучиться с замком в случае побега. Толик вальяжно встал перед зеркалом.

– Ты тут собой любуешься, – говорю. – А мы опаздываем.

– Не знаю, Андрюша, не знаю, – сказал он и достал из рюкзака жилетку. – Как лучше будет? На себя надеть или в портфеле нести?

Жилетка заняла половину прихожей, – громадная, бесцветная, со множеством карманов, и каждый чем-то набит. Кроме нее в рюкзаке ничего не было.

Толик прикладывал ее к плечам, и она доставала до пола.

– Зачем она тебе? – спрашиваю.

– В ней все мои богатства! Смотри.

Он открыл один карман и дал заглянуть. Карман был плотно набит мотками ниток и проволоки.

– А это что? – спросил я про запутавшийся в нитках предмет.

– Это мыло, – сказал Толик и выковырял плоский перламутровый обмылок.

– Зачем?

– Умываться.

– А остальное зачем?

– Для разного. Нитки, вот, например, если носок порвется.

– А волосы?

– Они сюда случайно попали, – сказал он и вырвал из кармана спутанный с проволокой клочок волос.

– Толик, бросай, – говорю. – Мы опаздываем.

– Подожди, – сказал он, – я еще свитер не примерил.

И нырнул в спальню. Я шагнул за ним и остановился на пороге в комнату. В кровати лежала Мария, накрывшись до подбородка одеялом. Я поздоровался, она промолчала.

Решил, что лучше ее не беспокоить, и закрыл дверь.

Прошелся по квартире, осторожно заглянул в комнату Сергея и Володи. Они спали на полуторном диване и во сне обнимались. Воздух вонял сивухой. На простыне лежало одно из яиц Володи, выпавшее из его растянутых семейников.

В зале стоял книжный шкаф. Советская литература, классика, детективы. Я достал несколько книжек и полистал.

Толик вышел в свитере с надписью «Luxury». В руке держал саблю.

– Ого, – говорю. – Где взял?

– Нашел, – сказал он, разглядывая себя в зеркало.

– Тебя с ней первый же мент примет.

Дверь в спальню распахнулась, мы снова встретились взглядами с Марией. Я закрыл дверь обратно.

– У меня есть ножны, – сказал Толик и достал из кладовки трубу.

– Серьезно? С трубой пойдешь?

– Это неважно. Ты мне про свитер скажи. Идет он мне или нет?

– Снимай, и даже не думай, – говорю. – На улице жарко.

Он повесил свитер на плечики и отнес в спальню. Вернулся, скрутил жилетку и впихнул в рюкзак. Вставил саблю в трубу и продел в ремень.

– Выходим, – сказал и продолжил стоять перед зеркалом.

Я за руку потащил его к выходу.

Труба стучала Толику по ноге, скоро на голени появился желтый синяк.

– Выбрось, пока не поздно, – говорю.

– Никогда не поздно, – сказал он.

На вокзале было пусто. Свой дизель мы пропустили, а другой шел через два часа.

– Ну вот, – говорю. – Зачем так долго собираться.

– Почему ты злой? – спросил Толик.

– Я не злой, это на мне костюм современного человека, – сказал я и успокоился.

Он сел на рюкзак и выставил трубу перед собой. Я грузно опустился на траву рядом с ним.

Время шло, перрон люднел. И хоть дети в целом были лучше взрослых и не замечали, как прикуривают вторую сигарету, пока первая еще во рту, но это только те, что без родителей. А те, что с родителями, были еще хуже них. Они играли в догонялки и столкнули Толика с рюкзака. Ниже его достоинства было продолжать сидеть рядом с ними – он пересек рельсы и сел на другой стороне.

Я остался на перроне. Устроился на лавочке и поглядывал оттуда на горделиво застывшего Толика. Железная дорога, думал я, символизировала разрыв между ним и слонимчанами. Назад он уже вернуться не мог, и это они должны были идти к нему, чтобы снова соединиться. Правда, когда приехал дизель, соединяться пришлось все же Толику. Он прополз под сцепкой, цепляясь рюкзаком за провода, а я стоял в дверях вагона и держал их, чтобы не закрылись.

Свободных мест хватало, нам достался шестиместный отсек. Я откинул голову назад, сложил руки на животе и вскоре заснул. Попал на такую грань сна, в которой не чувствуется ничего во рту и на лице, а только немножко на пальцах. Не было сил ни проснуться, ни провалиться глубже в сон. Хорошо, что Толик дернулся и разбудил меня.

Перед ним стояла контролерша, он протягивал к ней ладонь.

– Два до Минска, – говорит.

Я его руку опустил.

– Ты забыл? – спрашиваю. – Мы же купили билеты.

Денег ни рубля на самом деле.

– Купили?

– Ага.

– А где они?

– Куда ты клонишь, Анатолий? В надежном месте.

Контролершу отвлекли пассажиры с соседнего сиденья, и я продолжил дремать. На меня снова упал пузырь тишины.

– Все спрятали лица, – сказал вдруг Толик.

– Что? – осовело всплыл я.

– Никто на нас не смотрит. Специально.

Я оглянулся. У Толика бывают беспочвенные подозрения, но в этот раз он оказался прав, – лиц и впрямь не было. Кто-то притаился за соседом, кто-то повернулся спиной, кто-то читал, опустив лицо под брови, а кто-то накрылся кепкой.