Валерий Морозов - Дом окнами в полночь. Исповедальный роман

Но что это? Вот так номер! Входная дверь была заперта и впечатляла своей неподатливостью. Без какой-либо надежды подергав ручку и постучав в этот монолит костяшками пальцев, оглянулся по сторонам:

– Хадича! Хадича-а! – Вязкая тишина была мне ответом.

Скользнув взглядом по зарешёченным окнам первого этажа, я взлетел, шагая через две ступени, на второй. Из открытого окна своей комнаты сигать было высоковато и опасно. Даже повиснув на руках и держась за подоконник, мне не спрыгнуть без риска напороться на металлический садовый заборчик, огораживающий длинную цветочную клумбу, тянущуюся по периметру всего здания. Очень кстати будет ещё и ноги поломать, будучи заброшенным за тысячи километров от дома! Может быть, хозяйка где-нибудь во дворе?

Вдалеке мерными тугими ударами открывал утренний церковный перезвон заглавный колокол. Понимая, что к началу литургии безнадёжно опаздываю, я высунулся из окна по пояс, и обречённо крикнул в гулкую рань заднего дворика:

– Хадича-а!

И вот тут… Из увитой зеленью и ещё полной утренних сумерек беседки вышел молодой мужчина в светло-бежевом костюме. Он был высок, смугл, черноволос, элегантен и немного манерно держал на отлете руку с мундштуком жёлтого янтаря, в котором тлела тонкая сигарета. На его выразительном лице аскетических пропорций застыло досадливое выражение. Создавалось впечатление, что я своим возгласом прервал какие-то глубокие его размышления, чем вызвал… типа: «Ну что там ещё, честное слово!».

– Прошу прощения… Тут маленькая незадача… Дверь, знаете ли, заперта, а хозяйка, по-видимому… – залепетал я, стушевавшись от неожиданности появления загадочного фигуранта.

– Желаете выйти? – спросил он бархатным баритоном диктора TV, подходя всё ближе. – Может быть, стоит подождать? Хадича вот-вот вернётся.

– В том-то и дело, что я не могу ждать, я опаздываю. Мне очень надо!

Незнакомец проложил мундштук между большим и указательным пальцами левой руки и громко хлопнул ладонями. Дымящийся окурок пулей врезался в траву. Придавив его лакированным острым мысом бежевой туфли, сунул янтарный аксессуар в нагрудный карман и медленно поднял на меня глаза. Во взоре читалась какая-то бездонная тоска и полное безразличие к происходящему. Он даже развел в стороны руки, уже намереваясь смирить меня с создавшимся положением. Ничего, мол, не поделаешь…

Похоже, его одолевали какие-то неведомые сомнения. Расстегнул пиджак и достал из внутреннего кармана массажную щётку. В раздумье тщательно прочесал иссиня-черные волосы и, дунув расческе в металлические зубья, положил обратно. Скрестил руки на груди. Кашлянул. Все эти бестолковые манипуляции, надо думать, помогали ему сосредоточиться. Выдержав тягостную паузу и прикинув, достоин ли я того, чтобы получить хотя бы толику его участия, решился:

– Ну, что же. Если вы настаиваете, делайте так. Ступайте в другое крыло коридора, туда, где хозяйские апартаменты. В торце имеется окно, а рядом с ним, по наружной стене, пожарная лестница. По ней и спускайтесь. Только будьте осторожны, она не до самой земли…

Не дослушав, я рванул из комнаты и полетел, едва касаясь ковровой дорожки. Подгоняла какая-то неясная тревога, словно бы мне ребёнком пришлось очнуться одному в пустой и тёмной комнате. Нужно как можно быстрей вырваться из этого замкнутого пространства. И если это не клаустрофобия, тогда что же, скажите вы мне?

Окно представлялось каким-то отдельным и даже несколько лишним элементом довольно скучного коридорного интерьера. Оно было наглухо задрапировано тяжёлыми темно-бордовыми портьерами, стянутыми понизу витыми декоративными подхватами с золотыми кистями. От резной деревянной гардины нависал полукруглый складчатый ламбрекен чуть более светлых тонов. Ладони мои ощутили благородство натурального бархата. Потянув приводной шнур, развёл шторы по сторонам.

Оконная рама чётко поделена на небольшие одинаковые квадраты со вставками из непрозрачного стекла волнистой структуры. Обычно такие непроницаемые окна неминуемо хочется тут же отворить и немедленно увидеть сокрытое за пеленою таинственности. Что, собственно, и было сделано. Запорные шпингалеты легко вышли из гнёзд, створки мягко распахнулись вовнутрь и я, ухватившись за перила металлической лестницы, ловко перекинул ноги с подоконника на скользкие от росы ступени.

Спускался уверенно но, когда одна нога повисла в воздухе не находя опоры, мгновенно осознал чего не дослушал, убегая. Лестница обрывалась, а пальцы рук под тяжестью тела неумолимо разжимались, сползая с круглых и мокрых перекладин. Отчаянно суча конечностями, как допризывник на турнике, бесформенным мешком с пресловутым содержимым я гулко приземляюсь на чужую и неприветливую землю.

– Ай-я-яй! Ну, что же вы так, милейший? Я же вас предупреждал. Давайте, помогу!

Этот полушутливый снисходительный баритон меня раздражал, ибо ситуация, в которой я оказался, к веселью не располагала никак. Отмахнувшись, пробовал подняться сам. Однако, не тут-то было! Боль острой спицей вонзалась мне в бедро. Не сам ли накаркал себе перелом?

– Ну, давайте же руку, право, – смеясь, говорил незнакомец, протягивая ладонь.

Когда он улыбается, на одном из передних зубов, немного слева, вспыхивает голубою искоркой крохотный драгоценный камешек. По всей видимости, сколок огранённого алмаза величиной со спичечную головку. Бриллиантовый скайс, изящно вмонтированный, как сказал бы любой дантист, в левую двойку.

– Скрепим мужским рукопожатием наше знакомство. Лентул Баракелов, если позволите.

Боясь испачкать его светлый костюм, принимаю сильную, горячую ладонь. Так, рука в руке и прихрамывая, ковыляем до садовой скамейки. Подсобив мне угнездиться, новый знакомец снова тянет из нагрудного кармашка массивный янтарный мундштук. Отломив фильтр от длинной сигареты, заправляет её в золочёный ободок и, прикурив, выдыхает в прохладу утра дымную струю:

– Предвижу ваше недоумение на мой счёт. Да, я довольно частый постоялец в отеле Нуруло. Разъезды, встречи, командировки, не мне вам рассказывать, сами, небось, досыта хлебнули командировочной жизни.

– Почём бы вам знать, неизвестный прохожий?

– За командировочным человеком тянется неуловимый флёр казённой озабоченности, а на лице лежит печать излишней настороженности. Если внимательно присмотреться, определить нетрудно.

– А я вот напротив, грешным делом, принял вас за столичную гастролирующую знаменитость. – Мне до зуда в дёснах хотелось его уколоть.

– Отнюдь. Вы склонны излишне доверять первому впечатлению. А ведь взахлёб любимый всей российской интеллигенцией писатель Булгаков предупреждал: