Александр Телегин - «Сено», «Эпоха перемен» и другие повести

Вернулась Нина с подписанной главным бухгалтером и директором накладной.

– Ой, Нина, большое тебе спасибо, избавила меня от хождений. Ты не меняешься, всё такая же молодая и красивая.

– Ну что вы, Екатерина Ивановна! У меня уже Алёшка в армию идёт.

– Правда, что ли? Ну вообще-то да. Когда я на пенсию пошла, ему был год.

– Кто бы знал, как я боюсь!

– Я тебя понимаю. Ведь это ужас, что по телевизору показывают. Хоть в Чечне эти страсти кончились, так может ничего, может обойдётся. Ты уж не переживай очень, Ниночка, – и у неё в груди вдруг такая нежность вскипела и благодарность, что она погладила Нину по руке. Хотелось бы больше, но такое уж нынче суровое время – стыдятся люди свою нежность выказывать.

Заплатила в кассу сто семьдесят одну тысячу и пошагала на ток. Надо было найти Петра Романовича Гордеева, который работает там на самосвале и возит зерно. Хороший мужик: за транспортными услугами она всегда обращается к нему. Два раза обежала ток, пока наконец не заметила его машину у мельницы. Пётр Романович спросил:

– Тебе чего?

– Отходы бы привезти, Пётр Романович.

– Срочно?

– Хотелось бы сегодня. Говорят, что завтра будут по пятнадцать тысяч.

– Ладно, иди домой, после обеда привезу.

– Это точно? – спросила она и обидела Петра Романовича.

– Ну раз сказал, что привезу, значит привезу.

И пошла старушка домой, а Александр Иванович уже спать ложится, курточкой укрывается, да голову на подушке устраивает.

– Спокойной ночи, малыши, – сказала она, – ну-ка вставай, некогда спать. После обеда Гордеев отходы привезёт. Надо место подготовить.

Александр Иванович покорно поднялся и пошёл за ней…

На дворе она спросила, не приходил ли кто в её отсутствие.

– Приходил, – ответил Александр Иванович.

– Кто?

Он наморщил лоб и стал вспоминать

– Васька Сарычев? Сашка Ивкин? – спрашивала она раздражённо.

– Нет, нет, подожди, сейчас вспомню, – сказал Александр Иванович, потирая и лоб, и нос, но так ничего и не вспомнил.

– А что он хотел?

– Чёрт его знает, тебя спрашивал.

– Ох и ох! На тебя совсем нельзя положиться: ничего не знаешь, ничего не помнишь.

Александр Иванович ничего не ответил и произнёс после небольшого молчания:

– Он сказал, что позже зайдёт.

И действительно, минут через двадцать пришёл Коля-сварщик – поддатый, собака. Спросил сначала про отопление: нигде не течёт? Она ответила, что всё хорошо.

– Что ты хочешь – моя работа! – похвастался Коля. – Ладно, это мелочи. Теперь о главном: займи-ка мне двадцать тысяч.

Она заколебалась. С одной стороны, отопление сварил и может ещё придётся обратиться, а с другой, что за наглость, уже не просит, а требует. «Нет, откажу, пусть знает, что не каждый день ему здесь готов и стол, и дом!

– Зачем тебе, Николай, двадцать тысяч?

– Нам дали грейферный. После обеда начнём сено возить.

– Сено? Слушай, Николай, я тебя хотела спросить: Кубырялов с тобой сено заготавливал?

– Кувырок? – Коля тяжко вздохнул. – Да, а что ты хотела?

– Значит у него есть сено?

– У Кувырка? – Коля опять тяжело вздохнул. – Да, есть у него сено.

– Он сказал, что сорок центнеров – это правда?

– Да, примерно так и есть. В зароде сорок центнеров и ещё четыре копнёшки. А что?

– Он ведь обещал продать мне своё сено.

– Тебе? Вот даёт!

– А что?

– Что ты Кувырка не знаешь?

– Наверное, он уже другому обещал?

Коля опять вздохнул, задержал воздух и сказал, выдохнув:

– Да кому он только не обещал!

– Вот негодяй!

– Ничего, бабка, раз тебе обещал, мы заставим его тебе продать.

– Ну как же, если он другим…

– Это всё фигня. Мне он обещал, ну и Сашке Михайлову. Ладно, у нас хватит, обойдёмся. Не переживай. Вывезем своё сено, потом тебе привезём евоное.

Ну как сейчас не дать Коле денег? Никак нельзя – жертвует ей своё сено, и обещает присмотреть, чтобы этот алкаш другим его не загнал.

Вынесла двадцать тысяч:

– На, Николай, только постарайся быстрей вернуть, сам видишь, какие у меня траты.

– Ну как быстрей? Зарплату дадут, я принесу.

– Николай, чтоб уж точно договориться… Ты говоришь, вы привезёте мне его сено?

– Да привезём, не переживай. Я ребятам скажу – мы с него не слезем.

– А когда можно рассчитывать?

– Ну он у нас того – не самый главный. Ему первому не повезём.

– Ясно

– Ну может послезавтра, может через три дня. Устроит тебя?

– Устроит, конечно устроит!

Внимательно слушавший Александр Иванович тоже решил вставить своё слово:

– Слушай, милый человек, это было бы очень хорошо, если б ты через три дня сено привёз, потому что скоро может зима наступить и хотелось бы, чтобы к этому времени сено было в огороде. А если снег ляжет, и сена не будет, это гиблое дело. Это только у нас в Воркуте олени по снегу пасутся. Ты видел когда-нибудь, как олени пасутся? Они копытами из-под снега мох выкапывают – ягель называется.

– Ладно, дед, потом мне про оленей расскажешь. Видишь, я сам как олень. Мууу, – замычал он, и, приложив руки с растопыренными пальцами к голове пошёл прочь со двора, действительно, немного похожий на оленя.

Ну слава богу, значит на Кубыряловское сено она может твёрдо рассчитывать. Вот если бы ещё Сарычев…

Вдвоём с Александром Ивановичем подготовили место для отходов: выбрали где посуше, натаскали листьев, картофельной ботвы с огорода – пусть теперь Пётр Романович приезжает, тогда они сверху палатку расстелют, и он на неё отходы высыплет. А потом надо будет стаскать их в летнюю кухню и в бункер, что на дворе у ограды палисадника стоит.

Но как жутко орут эти бычки в пригоне. Утром бросила им последнюю охапку Фуфачёвского сена. То ли выпустить их чертей и немного зерна сыпнуть? После обеда придётся на ферму сходить с мешком, авось попадётся что-нибудь.

На обед успела сварить Александру Ивановичу манной каши. Ещё пять лет назад он любил мясо, сало, борщи, а сейчас каждый день ему кашу подавай – он будет доволен.

Когда обедали, Катерина Ивановна услышала стук в сенях. Прислушалась – стук повторился. Она выскочила и что же увидела? Оба Борюльки с неимоверно грязными копытами залезли в сени, изгрязнив чисто вымытый пол. Красный Болюлька залез мордой в ведро с картофельными очистками, а Белоголовый – в старую кастрюлю с остатками крупы. Видя такое безобразие, она в порыве злости схватила швабру и шмякнула Красного Борьку по крестцу, прямо по выступающей кости. Борюльку передёрнуло, но он не вынул жующей морды из ведра, и Катерина Ивановна поняла, что он доест эти очистки, даже если придётся заплатить за это своей маленькой бычьей жизнью.

Ей стало жаль его – голодного, тощего, с грязными ошаряшками на боках. И как у неё рука поднялась, ударить такую животинку! Подождала, когда бычки всё съедят, руками вытолкала их вон из сеней, а потом уж хворостиной загнала в пригон. Ну а затем опять ведро, тряпка – как это всё надоело! А когда кончила мыть пол, каша её остыла, да и есть не хотелось. Две ложки проглотила через силу. А Александр Иванович уже храпит на диване, укрывшись с головой курткой.