Александр Телегин - «Сено», «Эпоха перемен» и другие повести

Что делать, идти на ферму за сеном для Борюлек или ждать Петра Романовича? Целый час маялась, ходила по двору, смотрела за огород в сторону центрального тока: нет, не едет Гордеев. Чтобы время проходило не бесполезно, натаскала земли в парник (весной рассаду сеять). А в три часа – чего уж ждать – выволокла палатку и раскатала на приготовленном месте. Гордеев не первый раз ей отходы привозит, разберётся куда ссыпать.

Пошла на ферму, а там… Боже мой, что творится на этой ферме! До перестройки или реформы (чёрт знает, как это всё называется) она заходила сюда попросить у девчат ихтиолу – покойнице Старой Мусе на нарыв привязать – её дальше санпропускника не пустили. А сейчас заходи откуда хочешь: с севера, запада, юга – со всех сторон найдёшь в ограде и проходы, и проезды. Территория вся перерыта, словно на танках ездили. А помещения будто только что после бомбёжки. Ворота сломаны, висят криво и не закрываются. Стёкла в окнах выбиты, где плёнка вместо них натянута, а где и ничего нет. Бедные коровы, как они ещё не околели от холода и сквозняков? А грязища, а грязища! Ног не вытащишь и всюду кучи какого-нибудь дерьма: там кучка, здесь кучка, а самое страшное ямы. Кто их только вырыл?! И в каждой до верху навозной жижи. Не дай бог ночью сюда забрести. Ухнешь в такую ловушку и конец – не выберешься, захлебнёшься в фекалиях и не найдёт никто! Бр – р—р. В прошлом году, когда пьяница Фуфачёв то и дело стадо распускал, здесь телёнок утонул. И кто бы мог подумать, что их совхоз до такого дойдёт!

Катерине Ивановне повезло: рядом с главными воротами кто-то вывалил кучу травяной сечки. Она стала собирать её в мешок. Сечка быстро набирается. Если б было сено, пришлось бы набивать в мешок, трамбовать, а оно колючее, аллергенное. Руки потом целый день горят. Ах, как, однако, падалью воняет! Неужели поблизости дохлятина валяется!? Прямо до тошноты. Ужас! Ведь это была лучшая ферма. Первыми в области надоили свыше четырёх тысяч. Таню – дочь Гордеева – за работу на этой ферме наградили орденом и выбрали в райком. А сейчас в день по литру доят. Все доярки разбежались. Вместо них пришли на ферму асоциальные и Таня между ними. Бедная! Прошлой зимой такой случай был. Таня работала по совести, не надеясь на скотников: сама на пупке корма таскала, сама поила; если света на ферме не было, руками доила. В общем, сохранила коров. Заработала двести тысяч – меньше, чем она пенсию получает. Но другим дояркам, которые пьянствовали, не кормили, не поили, и по пол-литра в день надаивали, начислили за месяц по двадцать тысяч, а одной даже шестнадцать тысяч рублей. То есть едва на бутылку водки без закуски! Бабы возмутились и пошли в контору. Ну директор им и дал!

– Я вас вообще всех выгоню! Я вам насчитаю, сколько вы кормов украли!

И доярки присмирели, вернулись на ферму, хватили с горя по стакану самогона и отлупили Таню за то, что больше их заработала. Жестоко отлупили, головой в ведро с мучной болтушкой окунули.

Однако, эта вонь невыносима. Как они терпят! Неужели нельзя было увезти эту дохлятину? Катерина Ивановна, задерживая дыханье, отплёвываясь, набрала мешок, взвалила на плечи и потащила прочь. Через несколько шагов её стошнило. Мешок оказался тяжёлым. Снова подняла его. Шатаясь, дотащила до дороги, сбросила на землю. Встала отдохнуть. Мешок и одежда пропитались запахом падали. Её опять вырвало. Пока до дома дошла, раз пять отдыхала. Вернулась без сил, мокрая от пота. Кинула сечки в кормушки, сказала Борюлькам:

– Нате, жрите, лопушатники!

Гордеев не приезжал. И вообще не приехал в тот день. Обиделась она на него страшно. Никому, даже тем, кого она считала честными и порядочными, сейчас нельзя верить. Ведь обещал, твёрдо обещал!

Сарычева она ждала до самой ночи. Несколько раз выходила в темноту, вслушивалась, всматривалась туда, где за огородами к центральному току проходила дорога. Иногда с зажжёнными фарами проезжали по ним автомобили – после вчерашнего дождя к вечеру возобновилась уборка. На току шумели механизмы: ших-шах, ших-шах, оу-оу-оу.

Нет, не едет Сарычев, никто не сворачивает с дороги к их огороду. Знать бы в чём дело: или не получилось, или не разрешили, или он тоже соврал. Хуже всего – это неизвестность и ожидание того, не знаю чего. Измаялась вся, разболелась. Неужели даже кости могут болеть от ожидания?

Ночью она долго не могла уснуть. Думала, что из-за Гордеева, из-за того, что не выполнил он своего обещания, придётся доплачивать за отходы до четырёхсот пятидесяти тысяч. Нет, таких денег она заплатить не сможет! Надо будет переписать накладную, взять пока пятнадцать центнеров. И какая же она дура, что не выписала отходов раньше, когда все добрые люди выписывали!

Утром опять пришла за бутылкой Ганка – чёрная как головёшка. Наверное, с Константином Акимовичем ночью пили. Дала ей ещё двадцать пять тысяч – пусть-ка сэкономит ей дорожку. Сколько их сейчас понадобится этих бутылок!

Действительно, в десять Ганка принесла ей три бутылки, а через час одна из них уже пошла в дело: Гордеев привёз отходы. Переживания её оказались напрасными – они остались в прежней цене.

– Вчера, понимаешь, ну никак не получилось, – оправдывался Пётр Романович.

– Да ладно, какая разница, вчера или сегодня, – ответила довольная Катерина Ивановна, вручая ему бутылку и мгновенно забыв ночные обиды.

Спросила Гордеева нельзя ли размолоть эти отходы, хотя бы центнера три. Оказалось, что нельзя:

– Мельница сломана, может попозже.

Теперь забота – перетаскать эти три тонны. Она уже подготовила место в летней кухне: отгородила один угол, получилось нечто похожее на ящик. Что сюда не войдёт, придётся в бункер ссыпать.

Начали таскать с Александром Ивановичем. Сделав четыре или пять рейсов, он выдохся. А стыдно показывать, что устал, делает вид, что рассматривает что-то за огородом.

– Ты посмотри, какое сено повезли, – сказал он.

При слове «сено» она встрепенулась и обратила взоры в ту сторону, куда он смотрел. Там по дороге медленно двигался КАМАЗ-длинномер с десятком огромных рулонных тюков в кузове. Следом полз грейферный погрузчик.

– Ну что ж, – сказала она, – у них вся техника в руках: и погрузят, и привезут, и сложат.

– Интересно, кому это повезли? – задумался Александр Иванович.

– Да уж, конечно, не такому великому деятелю, как ты. Всё хвастаешься какие дела ты делал, какой у тебя порядок в мастерской был, а столько профиту не имеешь, чтобы тебе твои друзья сено привезли.

– Твои ведь тоже не привозят. Они только за водкой ходят

– Посмотри-кося, – обиделась она, – если бы ты всё лето на боку не пролежал, никто бы не ходил.

Она отнесла в летнюю кухню очередные два ведра. Что ж этот негодяй Сарычев не едет? Сейчас-то он мог бы привезти обещанное сено – погода хорошая. И не знаешь, где его ловить. Не в мастерской же сидеть, или на дороге караулить… Вдруг слышит, кто-то спрашивает Александра Ивановича: