Дмитрий Гавриленко - Чужая курица. Избранная проза

Вооружившись ножницами, я стал подгонять листы так, чтоб каждый представлял собой прямоугольный треугольник, а вместе они должны образовать треугольник равнобедренный. Чёрные ножницы массивны и неуклюжи из-за больших колец, куда просовываешь пальцы. Они с лёгкостью режут кровельное железо, но быстро, что называется, устают. Чем дальше заходят в лист, тем трудней резать не только из-за того, что тупеют. У больших ножниц невысока маневренность, их трудно повернуть и невозможно резать, если не подогнуть хотя бы один край початого листа. Но все-таки чувствуется: они предназначены для работы с железом, поэтому, в общей сложности, я не затратил избыточно времени на подготовку материала для кровли. Равнобедренный треугольник на земле был готов. Предстояло вознести его туда, куда предназначался. К торцу крыши прибивал по половинке. Это, с одной стороны, проще: вдвое легче затащить наверх по лестнице. С другой – труднее; надо оставить для второй половины ровно столько места, сколько нужно. Мне удалось состыковать половинки наилучшим образом. Даже вблизи не сразу разглядишь: это отнюдь не целый кусок. Так торцы кровли с обеих сторон сделались красными.

Мне захотелось поесть, а я не захватил с собой даже хлеба. Нашёл на грядке молодую тыкву, очистил кожуру и съел ломтиками треть. Это был особый сорт сладкой тыквы, есть её и сырую приятно. Она содержала, по-видимому, какие-то вещества, нужные организму. Закусил черной смородиной, которая уже налилась спелостью. Надо продолжать послеобеденную вахту, но меня прямо на траве сморил от усталости сон. Снился мне мой нарядный домик, который вертелся передо мной волчком и говорил:

– Не забудь, мне еще нужен свет, я не могу без света.

– Свет от Господа, – говорю ему.

– А как же та, – спрашивает, – которую ты всю жизнь любил?

– Пусть ей фары светят да подфарники.

В жизни я такого ни за что не сказал бы, поэтому захотелось прогнать его, отказаться от своих слов, произнесенных во сне. Я перевернулся на другой бок, и настырный сон улетучился. Можно представить моё положение, когда, очнувшись, заметил, что продрых, по меньшей мере, два часа. Солнце беспечно катило в небе вторую половинку дня. Надо навёрстывать упущенное, и я, засучив рукава, снова взял в руки молоток и гвозди. Нижнюю часть домика обить железом намного проще, чем верхнюю. Я брал лист, какой он стал после выпрямления, прилаживал к стене и, сделав дюбелем в верхней части дырочку, забивал в неё гвоздь. За ним шли остальные нужные гвозди. Они прочно крепили лист, а он безупречно скрывал обивку. Следующие листы пошли в дело без проволочки. Все они по площади намного меньше скрепляющих торцы кровли. Лишь два последних листа пришлось перед употреблением подрезать ножницами для того, чтоб вся стена с одной стороны стала красной. Тут мне стало ясно: кровельного железа на всё строение не хватит. Волей-неволей с северного направления придётся во всю длину использовать дылду-нержавейку, с которой мне довелось пересечь президентскую магистраль. По размеру лист подходил вполне, закрывая стену до крыши. Дюбель пробивал его, по сравнению с кровельным железом, не без напряга, и все-таки мне удалось надёжно закрепить материал на стене. Я использовал длинные гвозди с широкими шляпками, которые проходили каток насквозь, загибал их с внутренней стороны, вгоняя загиб в древесину. Теперь домик не выглядел игрушечным; наверное, из-за большого листа, по цвету напоминающего цинк. У меня появилась уверенность, что железа на обивку хватит. Да и работа пошла шустрее: я надеялся успеть до вечера. Ту сторону, где находилась дверь, обшил без малейшей загвоздки. Особенно приятно было всаживать гвоздь в столб. Чувствовалось, как плотно охватывала древесина входящее в нее острое жало. Белой здесь оставалась лишь сама дверь – все остальное стало красным.

В чём причина проволочки, возникшей со стороны окна? Нехватка материала. Оставались кусочки, размером с гулькин нос. Нужно обить ими всю стену, сделать над решёткой козырёк для защиты от дождя. Казалось, что он, находясь над окошком, добавит домику домашности, сделает фасад уютнее. По этой причине я решил начать с козырька. Куска железа, который годился для данной цели, у меня не было. Пришлось от самого большого из оставшихся листов отрезать основание. Я прибил его над решёткой: получилось недурно. Козырек в верхней части широкий, книзу сужающийся, но все равно нижняя его часть нависала по всей ширине окна, предотвращая попадание в него стекающей сверху дождевой воды. Скрыта некоторая сумрачность решётки. Опасения насчёт вероятной нехватки кровельного материала оправдались, хотя я нашёл место для каждого имеющегося у меня лоскутка. Незакрытым был небольшой участок стены под окном. Я оставил его напоследок: делая здесь обивку, сидел на корточках и сгибался почти до земли. Сейчас и рад бы посидеть, да не с чем. Весь кровельный металл использовал подчистую.

Семерку нумерологический гороскоп трактует как соединение тройки (духа, ума и души) с четверкой (миром), семерка соединяет знания с мудростью, концентрирует интеллект и обостряет интуицию. Помимо этого, семерка – число аскетизма, снабжающее человека одиночеством. Скрытностью и склонностью к пьянству. И все-таки семёрка – любимое моё число, вошедшее в дату рождения. А что говорит о нём Книга книг с точки зрения вечности? В день седьмой завершил Бог работу свою, которую создал себе, благословил этот день и освятил его.

Я привёз с собой замок, но опоздал: на даче побывали гости. Сразу невозможно понять, заходили они переночевать или посмотреть новостройку. Немудрёная тайна прояснилась: вели себя здесь по-свински. Посредине моей горницы оставили кучу говна и лужу мочи, а также запахи, связанные с испражнениями. Вихрь самых грустных чувств поднялся со дна моей души. Хотелось помчаться в милицию, рассказать о старании сделать всё как можно лучше, красивее и о том, что варвары осквернили недоделанное, наплевали на мои старания, харкнув и постыдно скрывшись. Что они стремились этим вандализмом показать? Стройные коттеджи соседей – это круто, а мой домишко – задрипанная сральня? Так подобных строений окрест пруд пруди: лишь избранные свили для себя роскошь.

Преодолевая отвращение, я стал осматриваться в скудном утреннем свете, проникающем в окошко. Увидел на полу бумагу, которой подтёрли жопу. Это обычная бумага в клеточку, вырванная из общей тетради. На каждом из двух обнаруженных мной листков виднелась запись синим стержнем. Мне не терпелось узнать, кто эти осквернители, и я палочкой распрямил листы и стал читать. Здесь были лекции по математическому анализу, записанные в педагогическом вузе, а самое главное – я нашел и курс, и группу вместе с расписанием лекций на всю неделю. Можно по этим вехам отыскать владельца тетради? Пожалуй, да, если только он не передал свою тетрадь кому-то другому, который использовал её вместо туалетной бумаги. И зачем мне в случае удачи срамить принародно каких-то пачкунов, собирающихся учить детей? Я думаю, это не пошло бы им на пользу, раз они с такой лёгкостью избавляются от человеческого облика. Если же это студенты, которым негде было переночевать, то их нелегко упрекать в свинстве: бесприютность заслуживает снисхождения. Но могли побывать тут и расчётливые срули, стремящиеся выжить меня с участка. Вот нагадим в его пристанище, глядишь – смотает удочки. Видел я как-то неподалёку ГАЗель, стайку девчат и при них пастыря. Время от времени к ним подъезжала легковуха, забирала одну и увозила. Девчата никому не мешали, их никто не беспокоил. Выглядели они беспечными и, казалось, ни о чем не задумывались. Мог ли я помешать этим девчатам? Они даже не смотрели в мою сторону. Оставалась еще соседка, женщина добрейшей души. Ей-то уж точно я не мог насолить. Мы вместе копались на своих участках и помогали по-соседски друг другу. Всё выходило хорошо, когда на деле всё плохо.