Константин Зарубин - Это даже не умрёшь. Роман

В десятом классе, на школьной дискотеке по случаю предстоящего Дня Святого Валентина, Зина, сидевшая в углу и безответно влюблённая в Пашу из 11б, дождалась объявления белого танца и пригласила Пашу. Паша уже имел шанс наблюдать Зинины чувства в действии. Он потерял счёт запискам, звонкам и случайным встречам. Но поскольку он был человеком терпимым, добродушным и, к тому же, собирался стать врачом, он превозмог себя, кивнул, осторожно взял Зину за талию и, покачиваясь, стал терпеливо ждать окончания песни.

Песня была бессмертной балладой Брайана Адамса Please Forgive Me. Как только начался первый припев, Зина прильнула к Паше, схватила его за шею и, не попадая в такт, горячо зашептала в его ухо: Please forgive me / I can’t stop loving you. Паша не был святым великомучеником, он был обыкновенным подростком, и он не выдержал. Со словами «Да иди ты знаешь куда!» он вырвался из её объятий и сбежал в другой конец зала, грубо расталкивая по пути танцующие пары.

Пока не кончилась музыка, Зина слёзно смотрела ему вслед. Потом она выcкочила из зала, забрала куртку из гардероба, вышла из школы и побежала домой. Утром Зина позавтракала, дождалась ухода родителей на работу и достала из тумбочки в их спальне ключи от дачи. Добравшись до дачи, Зина отыскала старый гамак, отрезала от него верёвку, залезла на чердак и первый раз в жизни повесилась.

Единственным человеком, который обратил внимание на отсутствие Зины в школе в тот день, был Паша. По дороге в школу Паша понял, что после вчерашнего Брайана Адамса больше не сможет реагировать на Зину по-джентльменски. Смирившись с этим, он начал обдумывать, какими именно словами и каким тоном пошлёт её подальше. К своему огромному облегчению, впервые за три месяца он провёл все шесть перемен, ни разу не ощутив на себе влюблённого взгляда и не услышав «ой, Паша, привет, как дела».

Дома нехватку Зины первым почувствовал младший брат Ваня. В восемь часов вечера он вернулся с занятий баскетбольной секции и, по своему обыкновению, очень хотел есть. Действуя автоматически, Ваня щёлкнул выключателем в прихожей, сбросил ботинки и куртку, зычно крикнул «Добрый вечер, Зиновий Гердт!» и застыл на пороге кухни. В кухне было темно, прохладно и не пахло едой. Ваня озадаченно прошёлся по квартире, вскипятил чайник, сделал себе три бутерброда с копчёным сыром и сел играть в игровую приставку Dendy.

В начале одиннадцатого с концерта Вячеслава Малежика вернулись родители, находившиеся в состоянии скандала, так как во время концерта отец Зины отлучился в буфет и на протяжении семи песен употреблял там мартини со своим сослуживцем, и после концерта сел за руль не совсем трезвый. Слыша крики и треск разрываемого в сердцах плаката с автографом Вячеслава Малежика, Ваня продолжил играть. Через полчаса, когда крики прекратились окончательно, мама появилась в дверях Ваниной комнаты и устало спросила, почему они с Зиной не оставили родителям ничего поесть. Ваня перестал играть и встал.

– А Зинка куда-то ушла ваще, – сказал он.

– Куда это она могла уйти? – непроизвольно удивилась мама.

– А я чё, Пушкин? – спросил Ваня.

Мама знала телефон самой серой и недалёкой девочки в их дворе. Та знала телефон своего эквивалента в Зинином классе. Эквивалент знал телефоны всех остальных. Впрочем, эти знания, как и подозревала Зинина мама, оказались избыточными. Никто из остальных уже более года не общался с Зиной в неформальной обстановке. В формальной обстановке с Зиной общалась Маша Королькова, имя которой стояло в паре с Зининым в графике уборки класса. Раз в три недели, после уроков, Зина подметала и мыла пол кабинета биологии, а Маша сидела на учительском столе и красилась для свидания с Виталием, который был старше на двенадцать лет и называл себя менеджером разделочного цеха, хотя по документам проходил как мясник. Маша сообщила, что в последнее время при уборке класса Зина постоянно говорила о Паше из 11б. Номер Пашиного телефона, аккуратно выведенный на жёлтом листке крупными красными цифрами, обнаружился под оргстеклом на Зинином столе. Имя «Павлик Березин» было написано маленькими буквами в уголке листка.

Мама немедленно набрала этот номер. Через полторы минуты Паша, оторванный от пересмотра фильма «Парк юрского периода», понял, что посетившее его в школе чувство облегчения было преждевременным. Собравшись с силами, он убедительно рассказал Зининой маме, как накануне минут пятнадцать по-дружески беседовал с Зиной на дискотеке. Он, в частности, сказал Зине, что очень ценит её дружбу, но что как девушка она не совсем в его вкусе, и Зина при этом выглядела вполне нормально, а точнее, как всегда.

Зинина мама накричала на Пашу и бросила трубку.

– Утопилась в пруду, я так думаю, – сказал папа.

– В каком пруду?!? Как ты можешь так говорить? – Мама постепенно начинала плакать.

– Не, Зинка воды боится, – успокоил её Ваня. – Она бы не стала топиться.

– Есть, впрочем, и другие возможности, – сказал папа.

Следующие дни (суббота и воскресенье) были потрачены на мамины истерики и общение с милицией. В воскресенье вечером маме стало плохо с сердцем. Она села в кресло в комнате Зины и беспомощным голосом попросила папу принести ей валидол из тумбочки в спальне. Папа не смог найти ни валидола, ни ключей от дачи, которые всегда очень заметно висели на гвоздике, вбитом во внутреннюю сторону дверцы.

– Эврика, – буркнул папа.

После трёхминутной перебранки на тему «Почему ты раньше об этом не вспомнил» мама и папа сказали Ване выключить игровую приставку Dendy и бежать во двор прогревать машину. На улице была стандартная февральская ночь с мокрым льдом внизу и мокрым снегом сверху. В ожидании родителей Ваня прогревал воспетую в песнях вишнёвую девятку около двадцати минут. Потом ему пришлось заглушить двигатель и вернуться домой, чтобы своим обалдевшим присутствием помочь папе успокоить маму. Мама сидела на полу в прихожей и всхлипывала. К половине первого, после многочисленных «да-ничего-там-с-ней-страшного-сидит-книжку-читает-про-несчастную-любовь», им удалось поднять маму с пола, накинуть на неё пальто, вывести из квартиры и посадить в машину. Папа сел за руль. Ваня с ногами забрался на заднее сиденье и стал думать о подержанной BMW, которую дядя Лёхи Смирнягина в январе пригнал из Германии.

Сразу за городом перестали работать дворники, и путь до дачи занял пять часов вместо трёх.

Свет в окнах дачи не горел, но сквозь уплотнившийся под утро снегопад мерцала лампочка над крыльцом. Папа сказал подождать его в машине и, ёжась от падающих за шиворот снежинок, подошёл к дому. Замок на двери отсутствовал. Переступив порог, папа почувствовал прилив безотчётного страха. Он торопливо нашёл выключатель. Ни в одной, ни в другой комнате Зины не было, но на старом диване справа от входа лежала её куртка. Рядом с курткой валялся замок. Из замка торчали ключи.