Евгений Кузнецов - И охотничьи злоключения

Дед молчал какое-то время, забывая, что перед ним тарелка с едой, после выпивки нужно закусывать.

– Как я догадываюсь, ты участвовал в грабеже московского чиновника, сбегаешь не на всякий случай. Так? – спросил он.

– Я этого и не скрываю.

– Зачем? Должен понимать, можешь попасть в тюрьму, и осудят не за хулиганство, не за драку, сядешь на долго.

Пришлось объяснить: Гера опять преследовал не личный интерес, выручал двоюродного брата. У сынишки брата возникла злокачественная опухоль на левом глазу. Пацаненку пять лет. В Ярославле, в Москве врачи сказали, что сделать ничего не могут. Вылечить взялись лишь в Германии, для этого нужны четыре миллиона рублей. Брат продал все, что продать мог, взял кредит, заложив свою недвижимость, по ярославскому телевидению в рекламе обратился ко всем с просьбой помочь спасти ребенка. Нашлись сердобольные. Все равно полученных денег было недостаточно. А тут появился деловой человек, эту рекламу смотревший и о беде узнавший, давал брату миллион, если тот угонит у московского чиновника канадский вездеход. Брат справиться один не мог, обратился за помощью к Гере.

– Ты заботой о ребенке не прикрывайся, хуже грабежа только убийство, – возмущенным голосом проговорил дед.

Слушая рассказ он вообще отложил вилку, на гостя глядел хуже, чем неприветливо. Гера даже немного удивился, услышав последнее высказывание, и каким тоном оно было сказано. Ему казалось, народ ко всему привык, по телевизору о чем только ежедневно не рассказывают: очистили квартиру очередного известного артиста, автокатастрофы, взрывы в домах газовых баллонов, – ко всему начинают относиться как к забавному происшествию, лишь бы происшествия меня не касались. Хотя здесь глухомань, но у всех телевизоры, новости слушают, вроде должны думать так же, как и живущие в городах и цивильных поселках, так нет…

Обычно Гере было безразлично, как о нем думали, но сейчас вместе с дедом пьянствовал, хотелось сохранить дружественные отношения, решил убедить деда, что дело совершено благое. Конечно, грабеж вещь не очень хорошая, Гера согласен, однако… В ряде случаев грабеж можно приветствовать. Именно такой случай с московским чиновником. Ребенка нужно было выручать. А чиновник… Его вообще давно пора сажать. Помимо большой зарплаты он кормится взятками, первый зам главы одного из московских районов, в его ведении строительство, жилищное хозяйство. Ему все дозволено. Захотел иметь канадский вездеход новейшей конструкции для десантных войск, и получил, прислали из Канады, наверняка отвалил за это кучу денег, и договориться о такой проделке не просто.

– А ты знаешь, что он взяточник, или это твои предположения?

Разве могло быть иначе? Губернаторов и тех постоянно сажают за коррупцию.

– Нет, должны были вас изловить и грабеж предотвратить. Это у нас один участковый на все окрестности, а у вас… Ваши следы остались. Надо вас сажать. Сажать и того, кто заказ сделал.

Гера снова был удивлен, и свое удивление выказал. С чего дед такой сознательный? Живет в глухомани, образованностью наверняка похвастать не может, а рассуждает… Правда, в библии, как Гера слышал, любые отклонения от нормы осуждаются, а у деда, помимо того, что верующий, староверческие корни. У староверцев была своя правда, ушли в дикие леса, чтоб эту правду не растерять… Нет, жалеть этого чиновника незачем, нажился нечестно, для него лишиться миллиона, все равно что деду потерять червонец. А выручить сынишку брата – дело благое… Вот Гера уверен, если чиновник и видел по телевидению рекламу брата, то и мысли не было послать на указанный счет хотя бы рубль. Счет был больницы, брат договорился с заведующим.

Видя, что дед по-прежнему хуже, чем хмурился, с гостем не собирался соглашаться, Гера решил переменить тему разговора. Для начала предложил снова отметить знакомство. Когда выпили, причем дед выпил, казалось, лишь для того, чтоб слегка успокоиться, Гера повторил вопрос, который уже задавал: может ветеринар Лена все же согласится промышлять с ним?

Дед какое-то время молчал, оставаясь под впечатлением услышанного, ему не понравившегося, поддел вилкой соленый огурец, жевал, на гостя поглядывал с осуждением, все же решил высказаться, оценивая заданный гостем вопрос:

– Ты говоришь, что любви нет, а сам… Развлекаться решил?.. И не об охоте ты думаешь, как я гляжу, опять серьезности нет… Может наша охота заставит тебя относиться ко всему по-другому. В городе у вас никаких забот, квартиры с горячей водой, магазины, развлечения всякие, развращаетесь, а человек попадает в тайгу, все зависит только от него, жизнь начинает осмысливать. Вот ты чуть ли не хвастаешь, как удачно человека ограбили, а совершил грех, тебе повезло, не изловили, попадешься в следующий раз, если не изменишься, опять что-нибудь затеешь. Помяни мое слово, такое произойдет, молись, чтоб этого не случилось. Да простит тебя Господь, – добавил он, крестясь. – Я вижу, ты в Бога не веришь. И откуда тебе верить, в малолетстве был шпаной, и сейчас похвастать правильной жизнью не можешь. А напрасно, верить надо.

Перекрестившись снова, он что-то зашептал, глядя на икону, вероятно просил Бога образумить гостя.

– Если охота заставит меня измениться, буду рад. Может и к женщинам я стану относиться по-другому.

– Хорошо бы… Но к нашей Лене лучше не подходи, иначе будешь иметь дело с ее женихами. А их хватает.

Дед начал думать о девушке, и лицо посветлело.

– Охота ей нравится, а охотится удается лишь урывками. У нее работа – к месту привязывает. На ферме несколько сотен голов скота. У частников коровы, свиньи. Чуть что – она нужна. Отправляется на охоту, а на ее розыск посылают гонца. Ее вызывают и в деревню Орендорская. Это уже вблизи железнодорожной ветки на Воркуту. Там тоже ферма, своего ветеринара нет. Плывет туда на моторке по речке, зимой опять же по речке добирается на буране.

Хотя от вина Гера хмелел, а о Лене вспоминал, когда оставался один, особенно лежа в постели. Он старался о ней не думать, в который раз внушал себе, что возникшее у него чувство явление временное, старался высмеять свое высказывание, что готов жениться, до сих пор в жизни ни с кем не связывался, так и должен жить дальше, однако почему-то сомневался, что такие утверждения правильные, даже хотелось, чтоб утверждения были ошибочными, вот почему думать о девушке продолжал. Бой девушка! И она охотник. Не свойственное женщиной увлечение усиливало симпатию к ней, необычное часто притягивает, неприступность девушки разжигала дополнительное влечение к ней. И все больше усиливалось желание встретиться с ней, потребность такая появилась, и догадывался, что при встрече с ней надо избавиться от развязности, к которой привык при общении с женщинами.