Андрей Юрьев - Сумасшествие, коронавирус и прочие сомнительные прелести путешествий. Сборник рассказов

Мелькнула мысль – джинсы темные, если что, в потемках будет не так заметно…

Краем глаза Петрович заметил, как жирный сержант и его товарищ, лысоватый мужчина в штатском, сидевший рядом, о чем-то переговариваются. Дверь с пассажирской стороны приоткрылась, но тут же захлопнулась. Следом включилась сирена, буквально на секунду. Она так оглушительно квакнула, что Петрович вздрогнул всем телом, и чтобы, снять подозрения, присел на железный заборчик. Скипидарный дух шибанул в нос. Что ж, покрасили, очевидно, не только скамейки.

И тут жирный сержант сделал поистине королевский ход. Он вышел из машины. Похрустел шеей, недобро поглядывая на приклеенного к заборчику Петровича, плюнул под ноги. Посмотрел по сторонам, потом открыл заднюю дверь и бросил кому-то невидимому внутри: – Выходи.

Из машины, раскладываясь, как складной походный стол, вылез, отчаянно моргая, и поводя шеей как столетняя черепаха, спитой мужик, под два метра ростом. Черные от грязи руки его были скованы наручниками впереди.

– Пройди три метра вперед и вернись назад! – скомандовал сержант.

– Чего? – хрипло спросил мужичок.

– Пройдись, говорю, по воображаемой линии вперед на три метра, – рявкнул сержант.

– Ты чего? – удивился мужичок. В узких глазах засветились остатки интеллекта, – Да, я вообще никакой. Что тут проверять-то?

А потом что-то сверкнуло в его глазах, мужичок подпрыгнул на месте, крутнувшись, и побежал по дороге, опасно заваливаясь в стороны.

– Стой, дурак! – заорал сержант.

Вжиххх!

След адского огня от черной кошки прервался заплетающимися ногами беглеца – заклятие было снято!

Последнее, что заметил Петрович, отклеиваясь от заборчика – длинные ноги мужика в грязно зеленых трениках. Он все же потерял равновесие на бегу и теперь нырял красиво и хрустко в кусты за заборчиком.

Еще в памяти Петровича навсегда запечатлелась жирная жопа сержанта, семенящего за беглецом позорным бабским бегом.

«That was the end of a beautiful friendship

And just the beginning of love»

Nat King Cole

Тюльпан – коварный цветок. Я мог бы выбить эти слова иглой на собственном теле, если бы не боялся боли. Эти милые весенние цветы серьезно подпортили мне жизнь, и вот вам история о том, как все случилось.

Пять лет назад я был свободным художником, человеком без особых обязательств, молодым повесой, которым руководили лишь базовые мотивы. Я шел по жизни, забредая во всех бары по пути, флиртовал с каждой юбкой и мог назначить свидание нескольким девушкам на одно и тоже время. Каким-то чудом мне все сходило с рук, и я был доволен.

Но даже таким дебилам, как я нужен человек, который выслушает, поймет, и примет все, чем поделишься. Человек, который глотнет пива и стукнет кулаком в плечо: – Старик, как я тебя понимаю! Был и у меня такой. Мой лучший друг, которого я и потерял из-за этих самых дурацких тюльпанов.

Моего лучшего друга звали Лера. Вы удивлены или может быть даже шокированы? Лучший друг – женщина? Может, вы из тех, кто считает, что дружба между мужчиной и женщиной невозможна? Что ж, ваше право. Я же тогда об этом просто не задумывался. Мы дружили с Лерой еще с института, с тех пор, как ночи напролет готовились к экзаменам и делали все, что положено лучшим друзьям. В основном, это сводилось к попойкам и к тому, что мы поверяли друг другу наши юные тайны. Ко времени, когда произошла история с тюльпанами, Лера работала в модном журнале, а я халтурил копирайтом, довольно успешно уклоняясь от обязательств. Жизнь казалось прекрасной, похмелье легко переживалось, и я не устану вспоминать то время. Случались, конечно мелкие неприятности, подобные назойливому комару, влетевшему в спальню и не дающему заснуть, но в целом все устраивало.

Лера. Каждый раз, когда я слышу это имя, я улыбаюсь. Какая она? Сложно описать словами настолько близкого человека. Но я все же попробую. Все дело в том, что Лера не совсем обычная девчонка. Не такая, как все. Она не уродлива, но и не красива в классическом понимании этого слова. Есть что-то завораживающее в том, как она подает себя, в ее стремительной и немного сбивчивой речи. В этих ее огромных глазах вы барахтаетесь и непременно утонете, если дадите слабины. Вы можете хоть целый день разглядывать ее, но не сможете разгадать. Какая-то тайная сущность все время ускользает даже от самого внимательного взгляда. Вы просто не сможете оторваться – смотрите ей в лицо, а потом смеетесь, пока она вас не стукнет. С нее станется. Еще Лера совершенно не умеет врать. Наверное, поэтому у нее никогда не было подружек. Ухажеры? Этих хватало. Поменьше, чем у меня конечно, но все же, все же. Мы с ней даже как-то устроили соревнование по этой части, и, надо признать, я победил. Правда, с небольшим перевесом. Приз, литровую бутылку Джек Дэниелс, распили вместе. Мы много чего делали вместе в те счастливые годы. Короче, у меня был друг, с потерей которого, в моей душе образовалась огромная серая пустыня, и размер ее с тех пор только увеличивается.

История про тюльпаны – это воспоминание, которое мне хочется затолкать поглубже в голову и никогда не вытаскивать на свет божий, и которое все равно толкает крышку и вываливается, как перебродившее тесто из кадушки.

Той весной я в очередной раз порвал с одной из своих пассий, и это ощущалось на удивление болезненней обычного. К тому же, у меня давно не было никакой работы, деньги почти закончились, жизнь не складывалась, и я загрустил. Мне вдруг показалось, что я достиг самого дна, и это новое ощущение мне совсем не нравилось.

В тот вечер ноги сами понесли меня по весенней слякоти к Лере, моему единственному настоящему другу. Карман пальто тяжело бил по ноге пол-литровой фляжкой с дешевым московским коньяком. В отсыревшем воздухе пахло землей и вселенским одиночеством. В какой-то момент я почти побежал по мрачным московским улочкам – лишь бы не оставаться один на один с собственными мыслями и скоро совсем промочил ноги. Я кутался в несколько слоев шарфа и время от времени протирал им же запотевающие от дыхания очки, чертыхаясь каждый раз, когда возвращал их на место – стекла были в грязных разводах, я еле различал дорогу.

Вот впереди заблестел желтыми огнями небольшой стихийный рынок, за которым вафлей на боку лежал ее дом. От одной мысли о комнате Леры мне стало теплей. Теперь на месте рынка на несуразно длинных дощатых скамейках валяются хипстеры и щедро роняют на бороды крошки от хипстерской шаурмы, а рядом на ярком резиновом покрытии простаивают бессмысленного вида тренажеры. Тогда же там правила нищета, и старухи из соседних хрущевок, разложив на отслуживших свой век клеенках никому не нужные старые вещи, пытались поддерживать коммерцией жалкое существование. Я как обычно стараясь не смотреть на них, шел мимо, жестко зафиксировав взгляд на помойке возле Лериного подъезда. Почему же тогда я остановился, лишь услышав скрипучий как дверцы старого шкафа голос?