Этьен Экзольт - Наслаждение

Девушка потребовала налить ей еще бокал вина и я выполнил ее просьбу, постаравшись при этом придать своему взору упрекающее неодобрение. Изрядно опьяненная, она уже взирала на меня из-под полуопущенных век, предпочитала лежать на ковре, опираясь на локти и, скрестив ноги, с завистливым сомнением изучать другие лодки. Кружево натянулось на ее груди, едва не разрываемое напрягшимися сосками и мне было приятно смотреть на их упорную темноту.

– Мне кажется, доктор, что вы неправы. – проводив глазами лодку, с которой до нас донеслись приглушенные, расплывчатые, приобретшие в речной дымке странное хрипящее эхо отзвуки веселой песни, она с тоской взглянула на опустевшую, повалившуюся на бок, сползшую с ковра и уже привлекшую к себе струйку желтых муравьев бутылку. – Я думаю, что все мужчины различаются не меньше, чем женщины. Хотите, я докажу вам это?

– Каким образом? – слова сорвались с моего языка раньше, чем я успел обдумать последствия и тут же понял свою ошибку.

– Сейчас узнаете! – она села на колени, обрадованная моей досадной несдержанностью, подмигнула мне левым глазом, позволив правому сверкнуть восторженной и отчаянной дерзостью. Развернувшись к реке, она дважды хлопнула в ладоши, привлекая внимание лодочника и, когда он повернул к нам голову, жестом правой руки подозвала его к нам. Ступая неторопливо, вразвалочку, словно бы нехотя, вдавливая толстые подошвы ботинок в песок и траву, осторожно переступив через протянувшийся через поляну, поднимавшийся кривой петлей корень, он подошел к нам и встал возле ковра, положив руки на талию, криво ухмыляясь, сжимая между зубов незажженную сигарету, с непристойным вниманием осматривая девушку.

– Ни в чем не может быть равенства, доктор. – она подползла к мужчине на коленях и руки ее протянулись к его промежности. Возможно, мне следовало бы остановить ее на пути к незаслуженной ее мужем измене, но я давно уже избавился от гнетущей гордыни, позволявшей бы мне указывать людям о невозможности желаемых ими поступков. Собственные мои убеждения мало значили в беспутном хаосе человеческих вожделений. Ни при каких обстоятельствах не удалось бы мне вспомнить, каким неуверенным в себе и слабым следовало быть для того, чтобы навязывать кому бы то ни было любые воззрения. Каждый имел право быть таким, каким хотел, совершать те поступки, которые представлялись ему наиболее уместными и только страдания других людей могли служить ограничением для той свободы. Препятствовать я стал бы только насилию и убийству, для чего во внутреннем кармане моего костюма всегда имелся маленький трехзарядный пистолет. До тех пор, пока что-либо совершалось исходя из так называемой воли, которую я считал выражением плохо скрытых и весьма примитивных желаний, я не чувствовал себя в праве вмешиваться. За время своего пребывания в полной развлечений и забав столице, где я был завсегдатаем клубов и самых различных увеселительных заведений, в бесчисленных своих путешествиях и исходя из своей профессии я имел общение с большим количеством самых разнообразных людей, от веселого уборщика нечистот до угрюмого и горделивого барона и более не желал разговора ни с кем из них. Если кто-либо оказывался противоположного моему мнения, то я избегал его, ибо вражда казалась мне ненужной тратой времени, а любой, придерживающийся моих представлений становился уже по той самой причине невероятно для меня скучным. Идеальным для себя положением я видел мир, в котором каждый имел совершенно отличное от другого мнение, но подобное казалось невероятным даже философам. Имея предрасположенность сбиваться в группы по пристрастию к определенным запретам, люди никогда не допустили бы подобного.

– Ни в чем не может быть никакого равенства. – она визгливо хихикнула. – И я вам сейчас это докажу.

– Смотрите. – она торопливо облизнулась, схватилась за пряжку с головой крокодила, дернула ее, высвобождая ремень. – Сейчас.

Одну за другой она медленно, с упорным усердием, высунув кончик языка, извлекла из петель черные пуговицы ширинки. Лодочник наблюдал за тем со спокойным и терпеливым высокомерием, время от времени бросая на меня заинтересованные, любопытные, подозревающие взгляды, беспокоясь о моей возможной реакции, не наблюдая таковой и позволяя себе все большее успокоение.

Когда его член вывалился, выпрыгнул в ее руки бледной тяжестью напряженной плоти, упал в ее случайно оказавшиеся подставленными ладони неожиданным и давно желанным даром, ударился о них с нежным, насмешливым шлепком, она удивленно вскрикнула и подалась назад, едва не упав при этом, выставив в сторону руки, но удержавшись и не позволяя себе ни на мгновение отвлечься от представшего перед ней зрелища.

Понадобилось мгновение для того, чтобы она смогла вернуть себе уверенность. Обернувшись, убеждаясь в моем внимании к ней, словно было все происходящее предназначенным для меня представлением, она облизнулась и снова пальцы ее потянулись к мужской плоти, обвисшей в срединном напряжении, тревожно покачивающейся, подрагивающей, ожидающей чужого прикосновения. Указательный палец Ларманы вытянулся, ноготь замер, едва не царапая трепещущую бледность. Наклонив голову, она всматривалась в подрагивающий, словно первые мгновения затмения, медленно вытягивавшийся и поднимавшийся член, обретавший вместе с тем и все больший изгиб, распрямлявшийся с мягкой медлительностью, подобно крыльям бабочки, и глаза ее не желали моргать, не позволяя себе пропустить ни мгновения того возвеличивающего зрелища. Левая ладонь девушки прижалась к щеке в странном жесте неверия и сомнения и легко было понять ее, ибо даже мне, побывавшему во многих больницах и спальнях, лишь пару раз доводилось лицезреть мужскую плоть столь впечатляющих размеров. Тугие вены, обвивавшие ее, тянувшиеся к острой головке, казались мне толщиной с мой мизинец. Едва ли не вдвое превосходил член лодочника принадлежавший мне в толщине и не меньше, чем на мой указательный палец оказался длиннее. У инженера Виллара, как был я уверен, не имелось никакой возможности соперничать с представшим перед нами гигантом. Восхищенный взгляд девушки, обнаружившей себя в присутствии чуда, равного которому ей, вероятнее всего, не доводилось видеть и на картинках, служил доказательством тому. Чуть сместившись в сторону, я отставил за спину руки и согнул левую ногу, устраиваясь поудобнее, намереваясь в подробностях запомнить происходящее, во что бы оно не пожелало превратиться. Впрочем, правая рука моя лежала в достаточной близости к пистолету и одним мгновением мог бы я выхватить его и убить несчастного лодочника, если бы пожелал он совершить насилие над женой инженера.