Этьен Экзольт - Наслаждение

– Конечно. Ваш супруг может присутствовать, если пожелаете. – я махнул рукой в сторону инженера.

– В этом нет необходимости. Меня же не в первый раз будет осматривать доктор. Служанка позовет вас, когда я буду готова. – она поднялась из-за стола, обнаружив свой невысокий рост, кивнула мне и покинула нас.

– Что вы думаете, доктор? – как только дверь закрылась за ней, инженер бросился ко мне.

– Не беспокойтесь. Насколько я вижу, ее случай далеко не самый сложный. Думаю, одного сеанса в месяц будет достаточно, но точно смогу сказать только после осмотра.

– Конечно, конечно. – сцепившие пальцы его замерли перед его солнечным сплетением. – Делайте все, что сочтете нужным.

Подозревая в девушке забавную изобретательность, я обошел стол, взял в руки книгу и поднял ее к глазам. Раскрытые страницы явили мне сцену, в которой жена изменяет мужу с пришедшими во время его отсутствия коммивояжерами.

Вернув книгу на подставку, я спросил у инженера разрешения и взглянул в окно. Над высокими деревьями, встававшими переливчатой стеной перед самим домом и тенистыми рядами абрикосовых садов, видневшимися чуть дальше, поднималось до самого горизонта темное, искристо мерцающее море. Посреди его трепетной неподвижности замерли угловатые маленькие острова, поросшие яркой зеленью, а слева, защищая бухту от злобных западных ветров, поднимался высокий клык песчаного утеса. Вид действительно представлялся приятным и я признал то с некоторой завистью. Не портили его даже пароходы, ибо порт и верфь располагались далеко на восток, за мысом Восторга и чередой роскошных пляжей с синеватым песком, избавлявшим, как говорили, от многих недугов вплоть до импотенции.

Повернувшись к инженеру, я хотел высказать ему свое восхищение увиденным, но тут из двери, куда ушла девушка, появилась ее одетая в простое черное платье служанка, юная и непозволительно загорелая, смущенно улыбнувшаяся нам всем по очереди, не посмевшая смотреть при этом в глаза, и сообщившая о готовности ее хозяйки принять меня.

Темные коридоры, высокие и пустые, радовали меня тихой, слегка затхлой прохладой. Зеленые их стены взывали к ярким картинам из тех, какие писали новомодные художники, а ниши тосковали по высоким растениям с тяжелыми, опускающимися до пола лепестками. Видно было нежелание хозяев заниматься домом, словно иное увлекало их и не находили они возможным тратить время и деньги на подобные глупости или же и вовсе не считали его полноценным жильем для себя, предвидя скорую перемену.

Спальня девушки оказалась комнатой весьма просторной, но мало места оставившей в себе свободным. Посередине, между двумя окнами, расположилась широкая деревенская кровать с простыми деревянными изголовьем и изножьем, придавленная высокой периной, на стене над собой благоразумно расположившая для распаления страсти картину, демонстрировавшую изнасилование пышнотелых жительниц прибрежного города морскими кочевниками в мятых стальных шлемах. Возле правой стены устроился белый комод, заставленный высохшими цветами в тонких вазах из разноцветного стекла и жемчужной керамики и фотографиями в стальных и деревянных рамках, по большей части изображавших саму девушку в обществе различных мужчин. Только на двух из них я разглядел ее мужа, немало позабавившись домыслами о том, кем были все остальные. Стена напротив служила прибежищем для трюмо с высоким овальным зеркалом, в раму которого воткнулись уголками бесчисленные фотографии всевозможных знаменитостей и женщины пребывали на них в сценических своих нарядах, едва прикрытые вуалями, прозрачными одеждами и золотистыми украшениями из цепочек и листьев, а мужчины являли себя с обеленными лицами, облаченные, как если бы то почиталось униформой, в черные костюмы и фраки, взирающие с одинаковым высокомерным пренебрежением, сжимая в темных губах сигареты и мундштуки.

Лармана лежала на кровати, закрытая по плечи белой простыней, положив поверх нее вытянутые руки, закрыв глаза, глубоко и часто дыша. Дверь скрипнула, закрываясь, но девушка никак не ответила на тот звук, сберегая свое испуганное одиночество. Саквояж мой с трудом нашел место на трюмо, сдвинув в сторону стопку книг с неизвестными мне, но намекавшими на различные непотребства названиями и метками столичных издательств. Несомненно, она получала их по почте, что должно было делать их безумно дорогими, учитывая сложности доставки в эту весьма удаленную местность, куда поезд шел восемь дней, а пароход лишь на двое суток меньше, и то при благоприятной погоде. Оставив саквояж открытым, я удалился в ванную комнату, узкую, вытянувшуюся к овальному окну, видом из которого служил аккуратный ухоженный сад с яблонями, розовыми кустами и каменными мозаичными дорожками между ними. Круглая раковина напомнила мне те, какие были в университете. Привычная от подобных воспоминаний тошнота не вовремя подобралась к моему горлу. Отвлекаясь от нее, я посмотрел на себя в маленькое квадратное зеркало, удивившись уже успевшей пробиться, пусть и едва заметными темными точками, щетине и понадеявшись на несущественность подобной мелочи для взволнованной моим первым посещением девушки. Как бы то ни было, несмотря на мою почти лишавшую меня пола сущность доктора, я все же был мужчиной и впервые предстать передо мной обнаженной нередко оказывалось для женщин затруднительно, а иногда и неприятно.

Вернувшись в комнату, я обнаружил позу девушки ничуть не изменившейся. В мое отсутствие она едва ли пошевелилась и, как подумалось мне, скорее всего, не открывала и глаз. Когда я сел на кровать, она едва заметно вздрогнула, губы ее сжались, веки еще сильнее задрожали. Добродушно улыбнувшись и подозревая, что она подглядывает, я осторожно коснулся кончиками пальцев ее руки. Прикосновение мое отозвалось в девушке короткой судорогой, но я перевернул ее руку, успокаивающе погладил, прижимая пальцы к запястью, без труда нащупывая частый, торопливый, сбивчивый, панический пульс.

– Не нужно так волноваться, моя дорогая. – я отпустил ее руку. – Я не собираюсь делать вам больно или неприятно. Если хотите, мы можем отложить осмотр или вовсе отменить его. Уверяю вас, мы обсуждали эту возможность с вашим мужем. Он все понимает и ничуть не будет рассержен.

Девушка глубоко вдохнула, попыталась что-то сказать, снова сомкнула губы, сглотнула, кашлянула и только после этого хриплый шепот смог пробиться ко мне.

– Продолжайте, доктор. – губы ее плотно сомкнулись, едва отдав мне те слова.

Внимательно осмотрев ее руки, я отметил тонкость маленьких длинных пальчиков, бледную кожу, хорошо заметные ровные вены под ней, уже служившие достаточным признаком для того, чтобы заподозрить в ней женщину страстную и склонную к удовольствиям. Осторожно подцепив левыми пальцами тонкую, почти невесомую простыню, правыми я приподнял руку девушку и откинул покрывало. Ногти ее вонзились в мое предплечье, проникая болью сквозь ткань сорочки и, я был уверен, разрывая ее. Глаза девушки широко раскрылись, но смотрела она на потолок, словно брезгуя уделить мне взгляд, губы разошлись, выпуская изумленный и восторженный выдох. Под простыней она оказалась совершенно нагой.