Этьен Экзольт - Наслаждение

Обычно я просил своих пациенток оставаться в ночных рубашках или ином подобном одеянии, позволявшим им чувствовать себя защищенными и более спокойными. Условие то было озвучено мной по телефону инженеру, когда я объяснял ему, как следует подготовиться к моему визиту, и он должен был передать его жене.

В смятении, я отвернулся.

– Дорогая, я ведь говорил вашему мужу, что во время осмотра вы можете быть в ночной сорочке. Неужели он вам не сказал этого?

– Я забыла об этом доктор. – но застенчивость в ее голосе показалась мне лукавой и лживой. – Я подумала, что вам будет лучше, если на мне не будет одежды.

– Если хотите, можете надеть что-нибудь. Я отвернусь.

– В этом нет нужды доктор. – веки ее снова опустились. – Разве вам так не будет удобнее? Продолжайте.

Имея опыт общения с большим количеством самых различных по характеру и темпераменту женщин, я знал и тех, кому нравилось представать передо мной обнаженными, ибо это волновало и возбуждало их, позволяло чувствовать себя порочными и развратными. В случае с женой инженера, подобное предположение казалось вполне естественным. Несколько успокоившись, я вернулся к осмотру.

Еще когда она лежала под простыней, я успел отметить проступавшие сквозь покрывало очертания ее груди и теперь убедился в справедливости моего туманного ранее впечатления. Крупные и тяжелые, нависавшие над боками, поднимавшиеся крутобокими холмами к напряженным темным соскам, они выглядели достаточно привлекательно, чтобы забыть о некоторых недостатках во внешности девушки, к которым я, руководствуясь собственным вкусом, отнес бы слишком широкие бедра и не желающую тонкости талию. Плоский живот позволял разглядеть очертания мышц, выдавая следование и вдали от столицы ее прилежным привычкам. Ладонь моя легла поверх ее пупа и ответом стала ожидаемая и понятная дрожь. На лобке ее волосы были чуть темнее, но сохраняли приятную пышную легкость, ровно подстриженные, но не исчезнувшие, как то стало обычно у покорных моде девушек. Здесь, должно быть, сказывалось влияние инженера, показавшегося мне мужчиной, не имеющим склонности к подобным веяниям и предпочитающим все наиболее простым и естественным. Медленно поднимаясь ладонью к груди, я наблюдал за девушкой, неподвижным, неморгающим взором смотревшей на потолок. Кончиками пальцев я дотронулся до упругой плоти, но только слегка приоткрылись от того ее губы и я позволил себе большую и привычную смелость. Правая моя рука опустилась на ее грудь, сочетавшую в себе мягкость и упорство в пропорциях, приятных для руки и ложащегося на них тела, а горячий и твердый сосок, крупный, окруженный скромным ореолом, любой мужчина счел бы приятным держать в губах, поводя по нему языком, покусывая его зубами.

– Моя дорогая, я вижу у вас достаточно серьезную проблему. – руки мои больше не прикасались к ней и она удивленно приподняла голову, встревожено глядя на меня.

– Со мной что-то не так, доктор? – недоверчивый испуг широко раскрыл ее глаза.

– Нет, нет, моя дорогая. Ничего страшного. Такое часто случается в этих краях. Вы прибыли издалека и не знаете особенностей этого климата. Он может не самым лучшим образом сказаться на вашем здоровье и прежде всего, женском. Отсюда и ваше плохое самочувствие и приступы.

– Приступы? – она всплеснула руками и упала на подушки. – Так их называет мой муж. Я всего лишь злюсь на то, что он не оказывает мне внимание.

– Вы беспокоитесь о том, как часто он приходит в вашу спальню?

– следовало убедиться, правильно ли я понял ее слова.

– Что вы имеете в виду-? – она приподнялась на локтях, изогнула левую бровь в оскорблении, слишком наигранном, чтобы я мог ему поверить.

– Как часто между вами происходит интимная близость?

– Два раза в неделю, как и подобает. – она сообщила об этом с прилежной гордостью, словно подтверждала соблюдение режима и прием лекарства.

– И вам этого достаточно?

– Вполне. – она пожала плечами, но лобик ее сморщился, как будто она не была уверена в искренности собственного ответа.

– Вы ласкаете себя? – от женщин, полагавших себя находившимися в отчаянном положении, можно было ожидать самых необдуманных поступков.

– Что вы, доктор! – теперь в ее голосе слышалась искренняя обида. – Я же не враг себе.

Согласно кивнув, я положил руку на ее бедро и теперь она уже не дрожала от моего прикосновения.

– В этом климате с вами могут происходить некоторые изменения, не самые благоприятные и способные стать опасными. Вы позволите мне осмотреть вас полностью? – на сей раз я приподнял брови, позволяя ей понять смысл моих слов. – Я уверен, что возникшее в вас нервное напряжение исходит от морских испарений, от цветения садов, от того, что мы пребываем на возвышенности. Все это очень тяжело, особенно для тех, кто родился и долгое время жил на равнине. Я уже видел такие случаи.

– Я действительно не очень хорошо чувствую себя в последнее время. – теперь она сдалась и расслабилась. Осторожно поглаживая ее бедро, я чувствовал, как исчезает напряжение в ее мышцах. – Вы можете что-нибудь сделать?

– Для начала, если вы не возражаете, я продолжу осмотр. – рука моя двинулась к ее промежности. Не встречая возражений, я придвинулся, наблюдая за девушкой, за движениями ее глаз и губ. Щеки ее покраснели, широко раздувались ноздри, пальцы рук дрожали, едва заметно сгибаясь и выпрямляясь, царапая ногтями золотистую простыню. Аккуратные, гладкие, ровные губки ее почти не выступали из промежности. Когда моя ладонь прижалась к ним, заставив девушку задрожать и выгнуться, извергая стон сквозь плотно сжатые губы, липкая смазка осталась на моей коже, убеждая меня в недостатке для нее двух посещений мужа. Должно быть, он позволял себе быть невнимательным к жене и к наставлениям мудрецов, недостаточно посвятил времени изучению всего, описанного ими в книгах, пренебрегая необходимостями, без которых совместная жизнь с женщиной представлялась недопустимой и почти невозможной. Средний мой палец ткнулся посредине губок, осторожно двинулся по кругу, раздвигая их и безымянный присоединился к нему, принимая скользкую влагу. Горячий воздух комнаты наполнился едким запахом женского вожделения. Привычным ответом на него была дрожащая моя улыбка. Скрыв ногти во влажных глубинах, пальцы мои замерли, лишь слегка расходясь и сближаясь. Девушка не шевелилась, прислушиваясь к их движениям. Только когда они двинулись глубже, исчезая до второй фаланги, она застонала, прикусила губу и вскинула левую руку, закрывая ею глаза. Медленным и упорным движением, плотно сдвинув пальцы, я полностью погрузил их в ее лоно и она застонала еще громче, мало беспокоясь уже о том, что будет услышана. Изгибаясь, она переместила себя ближе к изголовью, ткнулась в него затылком и мне пришлось несколько поменять положение, забравшись чуть повыше на кровать. Пальцы мои легко и размеренно скользили в ней, останавливались в е глубине, изгибались то совместно, то поодиночке, расходились, кружились, замирали у самого входа, поглаживая шероховатое пятнышко возле него, снова погружались, вытягивая из девушки слезливый стон. Обилие выделяемой ею смазки поразило меня. Редко когда доводилось мне встречать подобное. Не только пальцы мои, но и вся ладонь, почти до запястья, покрылась не желавшей высыхать влагой, источавшей горьковатый пряный запах, расплывавшийся по комнате, заполнявший все пространство ее, пожиравший все прочие ароматы. Перед ним не смогли устоять ни увядающие цветы арфенума, славные своей способностью сохранять силу вплоть до того мгновения, когда начинают опадать их фиолетовые бархатные лепестки, ни столпотворение всевозможных бутыльков и сосудов на трюмо, ни полурастворившиеся ароматические свечи, увлечения которыми не могла избежать ни одна столичная красавица. Теперь он царствовал здесь, вязкий, тяжелый, медленно пробирающийся в легкие, чтобы навсегда остаться в них напоминанием об упущенных удовольствиях, расползающийся по омертвевшим мечтаниям первобытной жадной грезой. Даже у меня, привычного к нему и считавшего себя почти неуязвимым для подобных воздействий, засвербело в носу и немного закружилась в пьянящем мороке голова. Во всем этом я не видел ничего удивительного. Некоторые из женщин отличались тем, что оставляли после себя насквозь промокшие простыни, с другими же приходилось использовать всевозможные смазки и возбуждающие препараты. Только немногие могли произвести аромат столь густой, вязкий и тяжелый, вызывающий желания упоительно древние, отнимающий возможность любых размышлений, превращающий мужчину в самодовольного, одержимого зверя, не желающего больше ни отказов, ни оправданий. Даже мне, при всей моей сотворенной военной дисциплиной сдержанности, не удалось избежать его влияния. Движения руки моей стали более резкими, ускорились, ладонь ударялась о промежность девушки со звучными, влажными шлепками, мне стало тяжело дышать и в какой момент, когда губы мои, вопреки всем моим усилиями, приоткрылись, втягивая не имеющий в себе жизни воздух, я едва удержался от того, чтобы зарычать, вцепиться судорожной хваткой в грудь девушки, протолкнуть в нее всю свою ладонь, зажать ей рот, чтобы не было слышно криков и добраться до самой ее матки, позволяя ей в полной мере ощутить себя женщиной. К счастью, за мгновение до того, как я готов был уже позволить себе некую жестокую вольность, моя лежавшая на ее животе ладонь ощутила знакомое содрогание. Уже через мгновение тряслось уже все ее тело, напряженное и покорное. Сгибаясь, она приподняла голову, брови ее поднялись и изогнулись в страдальческом удивлении, широко раскрытые глаза взирали на меня с назойливой прямотой, сверкая кровожадными откровениями, требуя невозможных даров. Влагалище ее сдавило мои пальцы с такой силой, что мне не удавалось пошевелить ими. Пульсирующие торопливые волны метались по нему и в провалах между ними она едва слышно вскрикивала, прикрывая рот сгибом локтям. Когда наслаждение покинуло ее, она с мягким стоном упала на подушки, широко раскинула руки, всхлипнула, вытянула ноги и медленно закрыла глаза. Осторожно высвободив пальцы из ее чрева, я поднес их к глазам, разглядывая облепившую их густую влагу, принюхался к едкому запаху, вновь восхитившему меня, заставившему вспомнить о подростковых наваждениях. Женский стон вырвал меня из приятных грез. С удивлением взглянув на девушку, я увидел ее изогнувшейся еще сильнее, чем прежде, вновь содрогающейся, прикусившей нижнюю губу, постанывающей и подвывающей, широко раскрытыми глазами уставившейся на невидимое, неотразимое сияние. Руки мои метнулись к ней. Левая снова прижалась к животу, а правая едва успела втолкнуть в нее указательный палец, как резкие судороги вонзились в ее тело, сотрясая его. Крик ее пробился сквозь вдавившиеся друг в друга губы, глаза закатились и я снова ощутил сотрясающее мироздание биение оргазма, обдавшее мои пальцы потоком горячей влаги. Успокоившись, она повернулась на правый бок, прижала колени к груди и, закрыв глаза и тяжело дыша, исчезла для всего сущего.