Андрей Филимонов - Пляс Нигде. Головастик и святые

У каждого есть двойники (писал он дальше), порой сходство бывает настолько точным, что не знаешь, кого считать копией, а кого оригиналом. Кто первый? Первый кто? Мой жизненный опыт подсказывает, что оригиналом является тот, кого волнует вопрос о первородстве. По-другому я не могу сформулировать. Преследовавший меня румын на самом деле был мной, но из соседнего параллельного мира, в котором мой дед не уехал в США. Иногда мне кажется, что двойники имеют одну душу на всех – и это ещё не самая странная мысль, родившаяся в процессе занятия фотографией.

Прочитав сообщение, я почувствовал себя Диогеном, который нашёл человека.

Анна Фарб приплыла в Нью-Йорк из Гамбурга весной 1907 года с одной дочерью, неизвестным количеством чемоданов и тремя сыновьями. В этом былинном трио нас традиционно интересует самый младший – Натан. Если бы бабушка Фарб задержалась в погромной России ещё лет на десять, то никуда бы уже не уехала, и моего героя звали бы сейчас Натаном Натановичем. Был бы он пенсионер из Великого Новгорода, коллекционер старинных фотоаппаратов, всяких “Кодаков” и “Зенитов” – про него даже областное телевидение снимало ностальгический репортаж под названием “В объективе прошлого” или “Остановись, мгновение”. Какая-нибудь такая ерунда…

Но баба Аня была решительной женщиной. Взяла и умотала в Америку, четыре недели просидела в карантине на острове Эллис, откуда с утра до вечера можно любоваться статуей Свободы, пока не получила направление на жительство в Восточный Сент-Луис (штат Миссури). То самое местечко, которое Том Вэйтс в балладе “Time” воспел как безвыходную жопу мира. “You’re east of East Saint Louis” грустно подвывает Том, и сразу понимаешь, как хреново там оказаться. Россия находится значительно восточнее Восточного Сент-Луиса – это географический факт.

В начале XX века Федеральное миграционное управление США разруливало бурный поток пришельцев из славянских стран (преимущественно еврейского происхождения), направляя их в различные захолустья, чтобы на одной территории не возникало слишком много поводов для антисемитизма.

Гонимые и угнетаемые на своих исторических родинах, иммигранты начинали новую жизнь в состоянии возбуждения, долго не могли успокоиться и очень оживляли раздел уголовной хроники местных газет.

В 1911 году сент-луисский “Пост-Диспатч” опубликовал маленькую, тридцать строчек петитом, заметку с игривым заголовком “Judge feels a man’s bumps and assesses fines” (“Судья щупает мужские шишки и назначает штрафы”).

В заметке описывалась драка между братьями Фарб, Авраамом и Исидором, с одной стороны, и местным пареньком, их ровесником, с другой. Парни сцепились из-за девушки и надавали друг другу приличных тумаков. Через неделю был суд, на который Исидор явился с перевязанной головой и громко стонал во время заседания, как бы страдая. Опытный судья Сандерс (не предок ли Берни?) велел юноше снять повязку и, осмотрев буйну голову, не обнаружил никаких повреждений. После чего возложил руку на макушку симулянта и провозгласил под хохот репортёров: кажется, мы имеем дело с шишкой мудрости.

Кажется, мистер Сандерс был тот ещё артист. Не желая разбираться, кто из молодых самцов начал драку, он выписал штраф всем троим.

Авраам и Исидор больше никогда не светились на общественном поприще и в газеты не попадали. Поэтому Анна всю жизнь хранила драгоценную вырезку из “Диспатча”.

После всякого человека на земле остаётся труп, документы и воспоминания. Изредка недвижимость и счёт в банке, но это если повезёт. Бабушка Анна оставила наследникам своё документальное тело: какие-то метрики, фотографии и письма из двух исчезнувших империй – России и Австро-Венгрии.

Наследникам не было дела до этих сокровищ. У них были дела поважнее. Натан Фарб, владелец магазина готового мужского платья, застрелился осенью 1940 года, не дождавшись рождения своего сына, Натана Фарба, в январе сорок первого. Магазин разорился, проиграв конкуренцию торговой сети, и гордый эмигрант решил, что лучше уйти из жизни, чем одалживаться у родственников жены.

Берта Фарб (урождённая Эйзен) стала вдовой на шестом месяце беременности. Её семья с незапамятных времён жила в Арканзасе. Каждое поколение невест разбавляло семейную кровь, выходя за пришельцев из-за моря. Этим объясняется румынский дедушка моего героя, отец Берты, весёлый человек с музыкальным слухом, называвший себя потомком римского легионера.

Его история уводит нас во II век н. э., когда причерноморская Дакия стала провинцией Рима, и для охраны территории туда отправили имперских солдат, навербованных в других провинциях. Так было удобнее подавлять мятежи. Легионеры не испытывали к покорённым народам никаких чувств, кроме сексуального влечения. Дунайскую границу империи охраняли ребята из Палестины, кудрявые брюнеты, похожие на Боба Дилана. Вояки они были так себе (Дакию просрали довольно быстро), зато любовники хоть куда, и щедро делились своим генофондом с местными девушками, из-за чего румынский народ до сих пор отличается жгучей красотой и низкой боеспособностью.

Эту историю Натан в детстве слышал от мамы и не несёт никакой ответственности за её достоверность.

Румынский дедушка с его лёгким характером быстро адаптировался в Америке, завёл свой бизнес и родил, кроме Берты, ещё семь дочерей. Надо ли говорить, что они тоже вышли за пришельцев из-за моря?

После самоубийства мужа и рождения сына Берта уехала из Сент-Луиса далеко на север, в олимпийскую деревню Лейк-Плэсид, что в горах Адирондак, у самой канадской границы, на берегу озера Eight, которое действительно имеет форму восьмёрки. Берта нашла работу школьного хормейстера, и её часто можно было видеть на главной улице, вышагивающей с жезлом впереди оркестра во время какого-нибудь праздника. Денег это весёлое занятие приносило немного – в обрез хватало на еду и аренду деревянной лачуги в непрестижном районе. Но для мальчика эта картина – мама с золотой палкой ведёт по улице отряд музыкантов – на всю жизнь осталась чудесным воспоминанием. Сидя на школьном подоконнике под присмотром какой-нибудь лишённой музыкального слуха ученицы, трёхлетний Натан любовался парадом.

За морями шла война, с Тихого океана напирали японцы, по ту стороны Атлантики Гитлер старался уничтожить как можно больше евреев. Гитлеру молчаливо сочувствовало высшее общество олимпийской деревни – голубоглазые, белокурые, религиозные и очень богатые спортсмены, вечно игравшие в гольф на клубных лужайках. Они презирали евреев (а также ирландцев и поляков), которые заполонили их нордические края. Кстати, один из главных спортивных клубов города (куда евреев, разумеется, не принимали) так и назывался —“Nordic centre”. “Nor dick nor centre”, – прикалывались иммигранты, повидавшие Старый и Новый свет, и знающие, что Лейк-Плэсид – это нихуя ни центр, что бы там ни думали спортивные сливки местного общества. Потому что настоящий центр мироздания находится в 200 милях к юго-западу от Лейк-Плэсида – Нью-Йорк, самое большое яблоко раздора, соблазнившее многих адамов. Натан собирался покорить этот город, закончив школу, а покамест – боролся за выживание. В его олимпийской деревне махачи после школы были обычным делом. Юные арийцы, как правило, навешивали пиздюлей маленьким евреям, потому что занимались спортом и получали усиленное питание. Лидером арийцев был мускулистый внук основателя “Nordic centre”. Парень гордился тем, что прах его дедушки стоит на видном месте клубного “зала славы” в позолоченной урне. Нордический внук был высоким и сильным, как настоящий Голиаф, против которого не имел шансов ни один местный Давид. Если бы всё решала только грубая сила.