Андрей Филимонов - Пляс Нигде. Головастик и святые

Но мир устроен чуть сложнее, чем кажется спортсменам. Году примерно в 1953-м, после очередного избиения младенцев на пустыре возле школы, кто-то пробрался ночью в святая святых “Nordic centre” и осквернил драгоценную урну, до краёв наполнив её уриной.

Молва, разлетевшаяся по деревне, приписала это кощунство 12-летнему Натану, о котором было известно, что мальчик умеет не давать себя в обиду.

Но ленивая полиция не нашла свидетелей. Сам Натан категорически отрицал причастность к делу обоссанного праха. И отрицает до сих пор. По его словам, вся эта история – миф, вымысел, приплод воображения его сверстника и лучшего друга, Алекса Шуматоффа, потомка новгородских бояр, а ныне – известного канадского писателя.

Весёлый поток информации прилетал ко мне на почту из-за океана, пока я телепался на перекладных через Западную Сибирь, Урал, Поволжье и Среднерусскую возвышенность.

Байки мистера Фарба скрашивали мою одиссею. Я делился ими с водителями, они хохотали, вспоминая случаи из собственной жизни, как они тоже что-то осквернили, обгадили, куда-то вляпались, мужчинам всегда есть, что рассказать, – особенно о представителях власти. Этот сюжет повторялся навязчиво. За время пути мне трижды (один раз до Урала и два раза – после) пришлось слушать легенду про гаишника и золотой дождь. Так мы смеялись, приближаясь к Москве в облаке мифа.

Мой последний водитель, казанский парикмахер 40 приблизительно лет, ехавший покорять столицу, всерьёз уверял меня, что в юности он “писал на Сталина”, на его могилу у Кремлёвской стены – за всех своих предков, которые “сдохли в Сибири”.

Татарин высадил меня на МКАДе, где кончалась зона халявы. Но я уже так привык рассчитываться за проезд историями, что спокойно поехал зайцем на автобусе до метро. Через пару остановок вошли контролёры, двое мужчин среднекризисного возраста, которые сразу направились ко мне: видно, глаз у них намётанный. А я, хоть и заяц, но ленюсь быстро бегать. Сижу как вкопанный с блуждающей улыбкой на небритом лице. Какой билет? Куда мчишься, птица-тройка?

Они мне говорят: спускайтесь с небес на землю и покажите документ – проездной, либо удостоверяющий личность. Я отвечаю: милые, было бы что удостоверять! Как можно, не кривя душой, называть себя личностью в этом полицейском государстве? Смеётесь вы, что ли? Посмотрите на нас троих, случайно встретившихся в автобусе 1169, в исторической ретроспективе! Брежнев обслюнявил наше детство, Горбачёв обманул мечты, Ельцин пропил нашу молодость, Путин украл всё остальное. Удивительно ли, что мы не достигли в жизни ничего такого, чем можно похвастать в социальных сетях? Так что не спрашивайте моих документов! Считайте меня человеком без свойств.

Хотелось бы знать, говорят контролёры, что вы делаете с таким мировоззрением в наших краях? Чем занимаетесь? Вы артист? Не угадали, я обычный писатель-невидимка. Надо же, никогда не видели! Вот и хорошо! Давайте продолжим не видеть друг друга, это лучше, чем ненавидеть, и разойдёмся по своим делам. Лично мы не против, отвечают мужчины, но у каждого из нас на груди висит недрёманное око видеорегистратора, и расстаться нам с вами невозможно по техническим причинам. Понимаю: Большой брат. Да, очень большой. Идёмте устанавливать вашу личность в полицию. А где это? Да тут рядом, на станции метро. Под разговор мы как раз доехали до нужной остановки.

Покидаем автобус, углубляемся под землю, бесплатно минуем турникет, скребёмся в дверь участка. Нам не открывают – никого нет дома. Чтобы не скучать, убиваем время разговором о политике. Крымнаш, Сирия, Трамп, Навальный. Имеют ли мои вергилии оригинальные суждения по данным вопросам или загипнотизированы телевизором? Контролёры высказываются обстоятельно, невзирая на лица, и даже слегка приоткрывают душу.

Наконец появляются люди в форме, с батоном хлеба и двумя бутылками кока-колы. Мои новые друзья объясняют цель визита: пробить зайца по базе. У нас, отвечают полицейские, интернет отключён за неуплату. Извините! Ну, раз такое дело, улыбаются контролёры, мы вас больше не задерживаем. Оревуар. А потом вдруг добавляют: плюньте на литературу, вливайтесь в наш коллектив, где так не хватает людей с широким кругозором. Потрясённый до основания, обещал подумать.

Итого: 1) без билета проехал на автобусе и на метро; 2) заглянул во внутренний мир посторонних людей; 3) увидел жизнь в новом свете.

Вывод: день удался.

Мораль: так встречает героев автостопа столица нашей родины.

По жёлтой и оранжевой веткам метрополитена ( Кстати, почему их называют “ветками”, а не “корнями”? Они ведь под землёй. ) я добрался до “Бабушкинской”, где ждал меня друг Серёга Ташевский. На машине и с ветерком мы примчались в Челюху, под сень подмосковных сосен, на проспект Старых Большевиков. Серёга рассказывал местные новости – как недавно он межевал с соседями участок и обнаружил пять квадратных метров ничьей земли, которая не значится ни в одном кадастровом плане. Я предложил объявить это место Пляс Нигде и установить на нём флаг одноимённого поэтического фестиваля, который должен валяться где-то в сарае Ташевского. Мы полезли в сарай, но флага не нашли, вместо этого обнаружили бутылку домашнего кальвадоса, что было даже лучше, и немедленно выпили за встречу, поминая знаменитых шпионов, которые в разное время владели дачами в этом посёлке, – Кима Филби, Рихарда Зорге и других. Для иностранных агентов Челюха – это просто земля обетованная.

Утром, разлепив глаза и собираясь в аэропорт, я получил от пражского редактора вопрос “как там у нас дела с этим твоим фотографом?”. Честно ответил, что в биографии своего американского героя продвинулся до того места, когда он едет покорять Нью-Йорк, попадает на тусовку хиппи и впервые в жизни видит девушек с голыми сиськами, танцующих рок-н-ролл. “Ты лучше про новосибирскую выставку спроси”, – посоветовал редактор. “Спрошу, разумеется, но постепенно, по мере развития сюжета”. Прага укоризненно замолчала. Кажется, там считают меня идиотом.

Чтобы сэкономить немногочисленные деньги, я на электричке доехал до Ярославского вокзала, прокатился под землёй по красному и зелёному корню, вылез на “Речном вокзале” и дождался обыкновенного, за 30 рублей, автобуса, который возит в Шереметьево тружеников аэропорта.

Набитый под завязку автобус делал кучу остановок, но я выехал сильно заранее и рассчитывал успеть в Париж, хотя был готов к любой неожиданности.

С авиацией у меня всё сложно. То самолёт развернётся в небе, как бумеранг, то разговор о правах человека, некстати начатый в Домодедово, закончится вызовом полиции прямо к трапу воздушного судна.

Однажды я даже почувствовал себя героем святочного рассказа.