Станислав Мишнев - Святая простота

До Бога высоко, до царя далеко: и мерз, и голодал ходок, лапу занозил, от легавых увернулся, под выстрел охотника не попал, от голодного волка ускользнул. У Главной Канцелярии дух перевел. Музыка, свет, зверье всякое парами и в одиночку сытое шастает, лиса расчесывает шкуру тигру и смеётся, смеётся…Иностранный волк с нашим медведем в бане парятся, один другого вениками хлещут, оба без галстуков, но оба в кальсонах. Обалдел заяц. Возможно ли такое? Какая-то неземная цивилизация, а где стражи порядка, где юстиция? Возможно ли дурью заниматься и пребывать в праздности? А у них в глубинке дорог нет, освещения ноль, нищета как в колхозе, угодья силой отнимают…и текут слезы по щекам зайца. Подошел к дремлющему льву, поздоровался вежливо превежливо, просит вразумить его, сон он видит или явь. Лев позевал, снисходительно разрешил сказать, чей он да откуда. Горько зайцу за свою опоганенную родину, и про лису вдовушку забыл, и про бахвальство своё, про Конституцию свобод и браков, защемили его сердце вычурная благопристойность да показная роскошь. Стал он сказывать, как сгорела у них кондитерская фабрика, а виновным признали глупого Ежа, признали и шкуру содрали. И про шашни воеводские, про иностранные транши, про заграничные турне, про грабежи да наезды. Старухи на пенсии долго не живут, голод кругом, беспризорщина. Удивляется лев: быть того не может! Это в его Вотчине?!..Заяц пуще, что и дядя родной по матери знал, и то не утаил. Ведет Лев Зайца в отдел статистики, подняли с постели заведующего, Шакала Пятого. Как пошел завотделом цифрами крыть, у Зайца челюсть отвисла. И зарычал владыка Вотчины:

– Меня, Льва Справедливого, гаранта свобод, наследного боярина обманывать?! Что послы заграничные подумают?

Страшно Зайцу, из последних силенок попросил Льва Справедливого сверить показания Шакала Пятого с данными электронных машин, – хоть и в глуши жил, а прогресс понимал.

– Ладно, уважим, – снисходительно говорит Лев Справедливый. – Подать сюда программистов!

Программисты сплошь дятлы, лишь главный программист Селезень Стреляный. Какого умника из кабака выдернули, какого с пляжа голым притащили. Грозится Лев Справедливый всем оторвать головы, в сей же миг заложить данные в машины! Программисты клювами щелкают, шушукаются на своём птичьем языке, кто у кого трешку взаймы просит, кто кого на именины приглашает, а Лев Справедливый уселся в кресло и задремал. Шакал Пятый недвусмысленно намекает программистам, что виной всему «косоглазый», разворошивший ихние палестины. Заяц смекает, что быть ему чучелом в кабинете зоологии – эти программисты… рад бы сбежать, да в дверях два кабана с дубинами стоят.

Спешит куда-то мышка – мышек часто держат на побегушках, видит плачущего зайца. Кокетка была мышка. Сделала премилую мордашку, по губкам карандашиком мазнула: по какому случаю слезы?

Говорит ей Заяц, что надумал справедливость искать в Главной Канцелярии, да по всему видать жизни лишится.

– Хотел на лисе жениться, хотел по иноземным законам жить. Там, за морями, в моде такие браки!..Слониха, например, живёт с ишаком.

– Слониха с ишаком! – хохочет мышка. – Глупее ничего не придумали? Там воры пишут законы для воров, До нас эта пакость ещё не дошла, – глубокомысленно говорит мышь. – Демократии захотели, справедливости…Держи карман шире. Хочешь, помогу?

– Как же ты поможешь, ты такая маленькая, такая …

– Обещаешь, как будешь воеводой, назначишь меня завскладом? Детям потомственный титул, хороший оклад, пенсии по старости?

– Все, всё обещаю! – заверил Заяц и в порыве благодарности расцеловал мышку.

Прибегает мышь к главному программисту Селезню Стреляному, так мол и так, воевода одного дальнего лесного хозяйства приглашает на отдых на великолепное чистое озеро.

– Неужели еще есть такие озера? – усомнился Селезень Стреляный.

– У нас все есть, дорогой ты наш праведник. Народ птичий тебя неподкупным величает. Приватизировать не успели, заграница не берёт – далеко, а какие там заводи, а какие камыши… – выпевает Мышь.

– Говори, говори, что я должен сделать? – загорелся Селезень Стреляный.

– Сущая ерунда: пусть твоя машина напишет, что потомственный князь заяц Хромая Лапа назначается воеводой в лесное хозяйство Главной Канцелярии. Лев Справедливый гарантирует неприкосновенность, разрешает всему зверью вольно жить и плодиться как деды жили и плодились. Написал? Слетай, пускай Его Величество Бревно распишется.

И все. Живёт Заяц воеводой. За чистоту старинного уклада держится. О женитьбе на лисе даже не думает, зайчих молодых около него хоровод. Волки таможню несут, мышка складом продуктовым заведует. Селезень Стреляный на озере дачку отгрохал. Хлопочет в ООН о правах потомственного владения и присвоения прозвища Неподкупный.

Живет Хромая Лапа, научился пыль в глаза пускать, опыт, слава Богу, заимел.

Механизатор широкого профиля Гордей Лосев колет на своей улице дрова. Помахивает колунчиком, что Илюшенька булавой, с протяжкой. Поставит чурку на «попа», приноровится, по какому месту садануть, ну и сада нет. Другую поставит, дух пере ведет, на пустынное поле посмотрит, вдоль деревни глазами проедется – и опять вдарит. Раньше, бывало, час не знал как выкроить на разделку этих самых дров, а теперь вольному – волюшка. Седьмой день бригадир за порогом не бывал, а чего ему над душой стоять, коль топлива нет, запчастей нет, а деньги председатель – бедолага кует около Воркуты: маслом сливочным промышляет, копеечку до бывает. Не жизнь – пряник медовый. Был на днях государственный человек, где-то около Вологды отирается, мужики и насели на него скопом: это к чему же дело идет, коль колхозы под нож пустили? Помассировал тот человек трехэтажный подбородок, снисходительно-покровительственным тоном принялся вещать, как старый ворон, про союзников перестройки, большие заграничные кредиты, про фермерские рычаги.

– Так это, выходит, кто куда? – спрашивают мужики.

– Да Бога ради! Вот был я в Канаде…

Гордей Лосев со товарищи в Канаде не были, в заокеанскую сказку не врубились, потому человек отбыл из глупой провинции разочарованным.

На противоположном краю деревни поя вились две легковые машины. Одна – белая, другая – красная. Из них вышли женщины с большими рюкзаками, мигом рассыпались по деревне. «Эхе-хе, – сдвинул шапку на затылок Гордей, – цыганье пожаловало». На цыган Гордея прямо-таки тянуло. При виде их какой-то бесноватый демон заводил его, как заводят пружину патефона, и не отпускал, пока не разыграет всю программу. Антипатия появилась в детстве, когда старая цыганка увидела на руке матери смерть сына в колодце. Гордей с тех пор панически боится воды, и всякий раз, когда появляются цыгане, его подмывает опровергнуть предсказание. Он не был иезуитом, но это христовальное племя считал паразитами народа.