Александр Солин - Аккорд–2

Господи, боже мой, я и мечтать не смею о запахе ее духов, который так хорош наутро, когда за ночь дерзкие, непоседливые эфиры улетучиваются и остается тихий стеснительный запах-домосед, что живет в ее переливающихся сонным золотом волосах, за ушком, на шейке, в разрезе груди и дыхании халата! Мне ничего от нее не надо, только бы видеть, как она опускает ресницы и как кончиками пальцев раздвигает полог волос! И мне все равно, кто она – падший ангел или дьяволица! Почему, ну почему я не могу жить без этого непостижимого никаким рассудком существа, без ее помеченной божьей милостью красоты, без ее безрассудства и гнева, бессердечной гордыни и виноватой преданности?!

Я не хотел ничего о ней знать, и каждый раз, начиная разговор с сыном, со страхом замирал. Мне чудилось, что он вдруг со взрослым сочувствием скажет: «А мама выходит замуж…» Но сын щадил меня и рассказывал о том, как готовится к выпускным экзаменам, как чопорно и целомудренно ухаживает за Юлей, как жалеет, что в седьмом классе довел нас до истерики и вынудил забрать его из музыкальной школы. Был он на пять сантиметров ниже меня, плотен и крепок, каким бывает преданный спорту юноша. С мозгами у него было все в порядке, и после школы он собирался продолжить династию экономистов. Он любил музыку, любил рок, но джаз не понимал, и все мои попытки открыть перед ним колдовское очарование его аккордов, были напрасны. К финалу нашего разговора в моем стволе оставался последний патрон, и я, испытывая чувство, подобное тому, какое испытывает игрок в русскую рулетку перед тем, как нажать на курок, слабел от страха и говорил:

– Надеюсь, у мамы все хорошо…

– Да, все нормально, – лаконично подтверждал сын.

А какими еще могут быть дела у женщины, освободившейся, наконец, от придурка-мужа? Не пора ли признать, что если жена ищет независимости, значит, ее любовь прошла, а стало быть, я проиграл? Да, проиграл, и нет никого, кроме меня самого, кому бы я мог предъявить счет. Может, только судьбе.

Кстати, о судьбе. Сегодня моя жизнь представляется мне чем-то вроде путешествия в космическом пространстве (чем она, по сути, и является): та же тишина мысли, безвоздушность одиночества и гравитация отношений. А главное, хоры стройные светил , то есть, женщины. Уверяю вас – они и есть истинная цель мужского путешествия. Все прочие так называемые жизненные цели, включая деньги и власть – лишь средства их достижения. Достичь и оказаться в плену их поля притяжения – вот цель и суть мужской жизни. Так вот о судьбе мы чаще всего вспоминаем, когда наш полет сбивается с заданного курса. Судьба – это некая химера, на которую мы валим вину за наши штурманские просчеты. И неспроста. На самом деле жизнь куда сложнее Космоса, который известен нам на миллиарды лет назад и вперед, в то время как о жизни мы знаем только то, что она может оборваться в любой момент.

В конце лета наши с Линой орбиты коллективными усилиями звезд на ярком августовском небе пересеклись. Чувствуя себя шатким хозяином положения, я позвонил ей:

– Привет.

– Привет, – задержалась она с ответом на несколько секунд.

– Как ты?

– Нормально.

– Звоню узнать, когда вывозить наших с дачи.

– Если можно, двадцать восьмого, часов в двенадцать.

– Договорились. Ты будешь с ними?

– Нет, буду ждать дома.

Сказано довольно мирным, несколько даже усталым тоном. И я не выдержал:

– Лина, сжалься же, наконец!

Она помедлила и скомканным голосом ответила:

– Тебя и так есть, кому пожалеть.

– Неужели непонятно, что мне никто не нужен, кроме тебя!

– Всё, всё, хватит…

– Умоляю, прости и возвращайся!

– Я всё сказала!

– Линочка!..

Отбой. Да твою ж мать-маразмать!

В назначенный день и час я был в Голицыно. Погрузились, поехали. По дороге теща проговорилась, что Лина проводила отпуск не с ними, а в Немчиновке. Почему в Немчиновке? Сказала, что ей там лучше. «Хотел бы я знать, что она там забыла» – угрюмо подумал я, чувствуя, как сжимается желудок. Господи, неужели у нее хватило цинизма притащить в храм нашей любви кого-то третьего и надругаться над святым местом? Где – на чердаке или в ее комнате? К горлу подкатил тошный ком.

Приехали, и я помог поднять вещи. Оставил у двери и попрощался.

– Ты что, даже не зайдешь? – опешила теща.

– В следующий раз, – скривился я и торопливо ушел.

Стоит ли говорить, что заказчица грузоперевозок так и не удосужилась поблагодарить грузоперевозчика за хлопоты.

Кочуя из жара в холод и страдая от климактерических мук ревности, дожил я до дня рождения сына – второго официального повода для перемирия. Был приглашен, но нашел смехотворный предлог и от визита уклонился. Слишком велик был страх обнаружить у бывшей жены благотворные признаки возрождения. Слишком велика была боязнь обжечься об ее чужое, сияющее новым чувством лицо. Нестерпимо было думать, что этот свет зажег в ней другой мужчина. А между тем я мог явиться туда почти героем. Дело в том, что за месяц до этого я сговорился с тещей и, взяв с нее честное тещино слово, переписал на нее дом в Голицыно, который она, в свою очередь, должна была через год записать на внука. Получив документы, мы зашли с ней в кафе и прошушукались около часа. Растроганная теща осыпала меня отборнейшей признательностью. В который раз сокрушалась по поводу нашего с Линой разрыва и никак не могла взять в толк, почему ее дочь ушла от такого достойного мужа без всяких на то причин. На мой осторожный вопрос, как ее дочь объясняет свой уход, возмущенно воскликнула:

– Твердит одно – разлюбила! Ну, не дура ли?!

Успокоившись, сообщила, что по ее категоричному мнению Линке со мной сильно повезло. Сколько раз она ей, дуре, об этом говорила! И не устает повторять, как бы та на нее ни злилась. Я в ее представлении – идеальный мужчина: сильный, красивый, глубоко порядочный, а главное, великодушный. Да после того, что ее дочь учудила, другой бы ее бросил, а я простил и столько лет о ней заботился! А что в ответ? Черная неблагодарность! Впрочем, чему тут удивляться – ей ли не знать собственную дочь! Да она всю жизнь делает всё не по уму, а назло! И вдруг, подозрительно уставившись на меня:

– Послушай, у тебя и правда никого нет?

Выдержав ее партийный взгляд, я заверил, что любил и люблю только Лину и готов воссоединиться с ней хоть завтра. Вконец озадаченная теща откинулась на спинку стула и воскликнула:

– Ну, тогда я вообще ничего не понимаю! Я бы еще поняла, если бы у нее был другой мужчина! Но ведь его нет! Я точно знаю, что нет!

Увы, тещина уверенность мне не передалась. Уж если ее дочь скрыла от нее мои похождения, то своими и вовсе не станет делиться!

Поступок мой, как и положено, произвел эффект. На следующий день после дня рождения меня прочувствованно поблагодарил тесть, а затем позвонил сын, с которым мы встретились вечером в ресторане. Давно, а вернее, никогда мы не говорили с ним с такой душевной откровенностью. За вечер мы, можно сказать, перемахнули сразу через несколько ступенек доверительности. Глядя на сына с теплой, гордой улыбкой, я отделял Линины черты от своих, любовался ими, а налюбовавшись, отворачивался и смаргивал слезы. Зная, что меня интересует в первую очередь, сын рассказывал мне о матери. Говорил, что все его друзья и подруги просто влюблены в нее, а с Юлькой они прямо как подружки. Юлька часто говорит, что хотела бы быть такой же красивой и доброй, как наша мама. Хотя сама тоже красивая. И чем же Юлька ему нравится? Она классная и всеми командует. Нет, она не вздорная! Нет, она знает меру! Ну, пап, ну, перестань, я сам уже знаю, как вести себя с девчонками! Ты мне лучше скажи, почему вы развелись? Вот ты любишь маму, да? И она тебя любит! Любит, любит, я знаю! Она когда рассказывает о тебе, у нее голос и лицо меняются! Странно получается – любите друг друга, а в разводе! Не понимаю, зачем тогда надо было жениться! Или это у вас такая особая любовь?