Ирина Васюченко - Последний медведь. Две повести и рассказы

– Ух ты! Погреемся вместе? – парень приготовился плюхнуться у костра рядом со мной. Я схватила нож. Это было делом секунды: садясь у огня, я положила его рядом. Тот самый длиннющий хозяйственный нож, что так поразил воображение Веры. На моего ночного гостя он тоже произвел впечатление. Он шарахнулся в сторону и, грязно выругавшись, исчез в темноте. Жучка проводила его торжествующим лаем. А я с колотящимся сердцем и с ножом в руке застыла у догорающего костра, соображая, что сейчас чуть не убила человека. Человека, который ничего мне не сделал – всего лишь напугал. И я со страху… вот что ужасно! Воображала, будто способна хладнокровно пронзить кинжалом грудь врага, а оказалось – готова из трусости пырнуть прохожего! Да, я могла бы, точно могла бы прикончить его!

– Черта с два! – сказала мама, когда лет пять спустя я рассказала ей об этом приключении. – Помню я тот нож. Он был тупой.

Я вскочила и, наперекор всем правилам не затушив костра, помчалась по тропинке, едва видной при свете месяца. О том, как стыдно возвращаться, я не думала, это придет позже. Кроме единственной заботы – только бы не сбиться с пути – в сознании не осталось ничего. Будто смыло… А лес, такой знакомый, уютный днем, "как зверь стоокий", мрачно взирал на мое позорное бегство. Казалось, он сейчас завоет и кинется на меня.

Дважды упав и расшибив колени, чуть не потеряв впотьмах дорогу, задохшаяся до полусмерти, я добралась до дома уже глубокой ночью. Света в окнах не было. Это означало, что Вера, хоть и была в менее драматических обстоятельствах ябедой, меня не выдала.

Как всегда по летнему времени, окно было открыто. Я влезла в него, наощупь добралась до своей кровати и юркнула под одеяло. Блага цивилизации, о презрении к которой я уже в то время была не прочь потолковать, оказались так сладостны, что я заснула, даже не успев придумать, что завтра соврать маме.

– Эй, выходи!

– Как вы нетерпеливы! Подождите часика три-четыре.

– Выходи, хуже будет!

– Куда еще хуже? Вы и так мне ужасно надоели.

Я сидела, с комфортом расположившись на перевернутом ящике в деревянном сарае, наскоро сколоченном в углу школьного двора. Сарай еще пах смолой и был щеляст: сквозь щели в него радостно вонзались косые пыльные лучи сентябрьского солнышка. Вдоль стен сарая стояли клетки с кроликами – затея школьной администрации. Это был очередной верноподданный отклик на кампанию так называемого укрепления связи школы с жизнью. Весь позапрошлый год корявый старец, непрестанно кричавший о "тр-р-рудовой дисциплине" и на редкость бестолковый, обучал нас строгать доски рубанком. Потом его сменил бойкий розовощекий малый не то с токарным, не то со сверлильным станком, к которому приходилось подолгу стоять в очереди: нас было десятка три, а станок один. И вот теперь дошло до кроликов. Ухаживать за ними было предложено не всем, а только желающим. Таковых оказалось не много. Но для меня выбор между осточертевшим станком и симпатягами-кроликами, при том, что к ним не выстраивается хвост и они не издают противного железного лязга, был предрешен заранее.

Итак, мне предстоит продежурить на школьной ферме еще два часа. Кролики уже накормлены, им, собственно, ничего от меня не нужно. Зато мальчишкам, сгрудившимся по ту сторону запертой на засов двери, настоятельно требуется со мной подраться. Меня же этот вариант совсем не устраивает. Во-первых, их пятеро. Во-вторых, в последнее время драки мне заметно приелись. Я и раньше их не любила, но как-то больше верила в их необходимость.

В дверь ломятся:

– Открывай! Все равно достанем!

– Я уже открыла. Книгу, – на коленях у меня в самом деле лежит роман Густава Эмара. Мне весело. Им до меня не добраться, а в словесной дуэли я не то что пятерых, а и пятьдесят таких противников одолею без труда.

– Вы-хо-ди! Убьем!

– Это, конечно, заманчиво. Но вас маловато. Вы бы еще человек десять позвали, а то не справитесь.

– Ну, дает! Эх, как бы ее выкурить оттуда?

Пусть мучаются. Погалдят и разойдутся. Это не настоящие враги, так, дурачье. Вряд ли они дождутся конца моего дежурства. А если и так, тем хуже для них: за мной сюда зайдет наша словесница, милая молодая женщина, сторонница либеральных методов преподавания. Вопреки всем моим достаточно обременительным для нее анархическим выходкам Наталья Антоновна умудряется хорошо ко мне относиться. Она из тех, кого позднее назовут шестидесятниками. Поощряет в меру свободные дискуссии о внутриклассных конфликтах и проблемах бытия, отраженных в томительно плоских современных повестушках (втайне хмыкаю, но участвую и даже, распалясь, преглупо петушусь). Задушевный облик, который она тщится придать школе, оставив ее при всем том безусловно советской, импонирует в нашем классе, кажется, всем. У меня от этого рода задушевности сводит скулы, но придираться грех. Ведь по сравнению с казенным рылом, каковое Наталья Антоновна пытается облагородить, это, конечно, может сойти за человеческое лицо. Но главное, у нее самой лицо уж точно человеческое: я, как правило, вижу его с удовольствием. А сегодня, если ее появление разгонит этих болванов, и подавно.

Отпустив еще пару ехидных реплик в адрес осаждающих, я возвращаюсь к Эмару. И вдруг – ликующий вопль:

– А-а-а! Вон идет ее сестра с бант О м! Поймаем сестру, небось, тогда выйдет!

Я пропала. Еще можно было бы надеяться, что они блефуют, но "с бант О м" – это точно Вера. Ее бант едва ли не больше своей владелицы. Тетушка подарила ей широченную ленту цвета бордо, и когда она, нацепив на темя это украшение, важно шествует по тропинке через поле ржи, ее не видно, бант сам по себе плывет по желтым волнам…

Делать нечего. Кладу книгу на одну из верхних клеток – если останусь в живых, потом заберу – и, сделав глубокий вдох, распахиваю дверь. Как можно резче. Я столько успела им сказать! Потасовка будет жуткая.

Вперед! Прямо на нападающих. Они расступаются. Молча. Невероятно! Миную их и, стараясь не ускорять шага, иду навстречу Вере. Беру ее за руку. Сестренка вскрикивает:

– Ой, ты что!

– Больно? Извини…

Уходим, и нас никто не преследует. Только когда мы уже далеко, один из мальчишек выкрикивает что-то. С трудом разбираю:

– Буржуи! Два мотоцикла!

Ну да, все тот же лозунг, под которым начиналась осада кроличьего сарая. Новая сенсация, связанная с нашим семейством, будоражит местные умы. Мотоциклы не мотоциклы, но пару недорогих венгерских мопедов родители действительно купили. В поселке, кажется, только об этом и судачат:

– Совсем спятили! Добро бы мужик, но чтобы баба на мотоцикле гоняла! Голова уж седеет, а туда же! Сядет на него и прям несется по улице! Пыль столбом, хвост трубой! Людей бы постыдились! Во психи-то!