Владимир Сонин - Гошины штаны

Сразу начну с того, что повесть эта – чистый вымысел, любые совпадения случайны и тому подобное.

Сами понимаете, я должен был это сказать, а то мало ли что – еще кто-нибудь, прочитав, узнает себя… Нет-нет, узнавать тут некого. Разве что то время, которое было, но прошло – надеюсь, навсегда. И это не про восемнадцатый век. В этой истории основное действие разворачивается каких-нибудь двадцать лет назад, но мы-то тем и отличаемся, что за эти два десятка лет можем сменить хоть семнадцать эпох. А что нам?

За литературное редактирование спасибо Веронике Давыдовой, которая работала и с двумя моими предыдущими книгами («На буксире» и «Одна вторая»). Получилось очень хорошо. Впрочем, это уже традиционно и ожидаемо. Она сделала текст грамотным, полностью сохранив авторский стиль, что для меня особенно важно.

Зоряне Визор в очередной раз спасибо за обложку. Долго мы с ней (но больше все же она) искали то, что может подойти, и в итоге, кажется, нашли. По крайней мере мне такая обложка очень нравится: она хорошо отражает настроение написанного, и тематическая связь с содержанием есть. И за основу взята оригинальная картина – холст, масло. Тоже уже, можно сказать, традиционно.

Кате, моей жене, спасибо за то, что жадно читала первую версию черновика и говорила, что сил нет как хочется скорее дойти до завершения, а прочитав, сказала, что очень хорошая штука получилась, и долго еще мы обсуждали героев – Гошу и прочих… К тому же она помогла мне исправить некоторые недочеты в содержании, за что я ей премного благодарен.

А еще огромное спасибо всем, кто меня поддерживал, спрашивал, когда выйдет следующая книга, ждал этого, просил прислать сразу же, как только она будет готова, всем, кто в это время читал мои рассказы, которые я писал параллельно, – в общем всем, кто придавал мне сил и энергии для написания моих шедевров (ставить кавычки или нет – решайте сами). Без вас ничего бы не было. Это точно.

Вот, пожалуй, и все, что я хотел сказать перед тем, как познакомить читателей с Гошей и другими героями этой повести. Сейчас я вам о них все расскажу…

Владимир Сонин

Погода была хорошая. На борту судна стояли двое; облокотившись на бортик, они смотрели на воду и разговаривали.

Один из них – мужчина лет около тридцати на вид, в красной футболке, спортивных штанах и кедах. По первому взгляду на него становилось ясно, что деньги у него, судя по всему, какие-никакие, но есть, и чувствует он себя в жизни вполне уверенно. Второй имел вид бывалого десантника: в одних шортах, босиком, с солидным животом и большим серебряным крестом на шее. Лицо у него было суровое, вид доминантный, и чувствовал он себя, не иначе, королем на этой небольшой посудине. Да он и был им: судно принадлежало ему. Губы его двигались не спеша, произношение было характерным, как бы с претензией:

– Костя, я вот смотрю и никак не пойму. Как можно приехать на природу и ходить вот так? – Он показал рукой на кеды собеседника. – Понимаешь, природа – это природа. Как можно по ней ходить в кедах?.. Сколько бы они ни стоили.

Его собеседник молчал, стараясь уловить интонации, предсказать возможный ход дальнейшего разговора и выбрать верную тактику – впрочем, ничем не проявляя этой напряженной умственной деятельности и стараясь выглядеть как можно более непринужденно.

Здоровяк помолчал и продолжил:

– Вот так надо. Хотя бы воздух почувствовать. Воду. Ты хоть ногами пройдись по песку… Нет, я все понимаю. Привыкли вы так. Нет, я, конечно, не знаю, кем ты работаешь, сколько зарабатываешь. Но знаю вот что… Таким, как ты, все вот так само достается… Ну ясно, родители там, родственники может. Помогли устроиться. А чего так не жить… И делать ни черта не надо.

Снова возникла пауза. Костя по-прежнему молчал.

– Сейчас молодежь вообще не та пошла. Ни черта не умеет. Да и интересы у вас не те. И отдыхать не умеете.

Костя повернул наконец голову в сторону собеседника и сказал негромко:

– Я забыл: тебя как зовут?

Здоровяк посмотрел на него:

– Гоша. Или дядя Гоша.

– Послушай, Гоша. Все ведь просто. Веду себя я так, как мне удобно. Все, что зарабатываю, мое. Все, чего не зарабатываю, не мое. Примерно так.

– А как ты думаешь, сколько мне лет?

– Не знаю. Пятьдесят. Может, пятьдесят пять.

Гоша покачал головой, изображая умудренность житейским опытом:

– Да, пятьдесят пять. Я шестой десяток разменял. Понимаешь, жизнь – она такая… Но я одно понял…

Он вздохнул, подчеркивая тем самым, во-первых, собственное по отношению к собеседнику высокое положение (с точки зрения возраста и житейского опыта, разумеется) и, во-вторых, всю безнадежность ситуации (вроде как: да разве ты поймешь?) – и произнес фразу, которая, по его мнению, содержала самый сокровенный смысл, самую суть бытия и этим словно приравнивала его собеседника к ничтожеству:

– Я понял, что мужик должен быть мужиком.

Костя не смутился, скорее наоборот – придал своему лицу вид еще более равнодушный и скучающий, и спросил, подавляя зевок:

– А баба?

Тут Гоша слегка растерялся, потому что рассчитывал, вероятно, на другую, более агрессивную реакцию, которую уже готов был встретить, однако старался не подавать виду. В глубине души он все же надеялся, что слово за слово провокация удастся – тогда уже можно будет показать себя во всей красе. С Костей же такой номер не прошел, да и не мог бы пройти, учитывая род его деятельности, образ жизни, круг общения и еще множество вещей, с ним связанных. Человеком он был весьма неглупым и, как говорится, тертым калачом, несмотря на свою молодость и почти юношеский вид. Гошу же этот самый, казалось бы, безобидный Костин вопрос, да еще и с зеванием, задел весьма сильно. Неожиданная, странная, мерзкая и невиданная реакция на провокацию. Но что делать, пришлось отвечать.

– А баба должна быть бабой.

– Вот здесь ты, Гоша, прав.

И опять Гоша растерялся, но виду не подал, хоть и не знал, что на это сказать. Снова повисло молчание. Костя смотрел вдаль и думал о своем.

Во-первых, о делах: о том, что эти конкуренты опять неладное замышляют (и Михалыч об этом прознал и рассказал); что надо кое-что поправить в производстве (ну, это обычная текучка); что послезавтра придется ехать в администрацию и объяснять, почему просрочка пошла; что через неделю нужно лечь в больницу на операцию (старая история, которая до сих пор дает о себе знать, и вроде ничего серьезного, но волнительно), и много о чем еще – о каждом деле по очереди и обо всех разом (впрочем, привычное состояние для человека, управляющего сложными процессами, людьми и собственной жизнью).