Елена Дымченко - Ведьмин пёс

Усталость взяла своё, и несмотря на жёсткое, неудобное ложе Энджи быстро заснула крепким сном до самого утра. Проснулась она, почувствовав язычок Жужу на своей щеке.

– Жужу, ну дай поспать! – отмахнулась она, но услышав совсем рядом скрипучий голос, испуганно вскочила.

– Давай, вставай! – командовала замшелая старуха, – хватит бока пролёживать!

Энджи с ужасом уставилась на свою прапрабабку. При свете дня ты выглядела ещё более непригляднее, чем вчера ночью при свете чахлой лучины – согнутая, худая спина, трясущаяся голова с седыми клочкам волос и лицо, испещрённое такими глубокими морщинами, что это казалось неестественным.

«Ну и ведьма, – подумала Энджи, – сколько же ей лет?»

– Чего пялишься? – злобно прошипела та, – не нравлюсь?

Энджи была хорошо воспитана, поэтому предпочла промолчать и, стараясь не смотреть на Прасковью, поднялась с «кровати» и, взяв джинсы, начала молча натягивать их на себя. Старуха, стоя поодаль, внимательно за ней наблюдала. Находясь под её неотступным взглядом, девушка, чувствуя безотчётный страх, начала нервничать:

«Чего она пялится на меня?»

Наскоро одевшись, Энджи выскочила на улицу и с наслаждением вдохнула в себя чистейший воздух. Солнце, поднявшись над лесом, освещало малейшие закоулки, забираясь даже под раскидистые листья папоротников. Каждый листочек, каждая травинка, наполненная его светом, сияла и радовала глаз сочными оттенками роскошного зелёного цвета. Воздух, казалось, звенел от птичьего хора, где каждый вёл свою партию, но сливаясь, они звучали священным гимном жизни.

«Как хорошо!» – Энджи не смогла остаться равнодушной к такому торжеству природы. Раскинув руки и зажмурив глаза, она подставила лицо под нежные солнечные лучи и замерла, впитывая в себя их тепло и энергию. Прасковья, выйдя на крыльцо, молча наблюдала за девушкой, и в её сумрачных глазах вдруг мелькнуло что-то похожее на улыбку.

После скудного завтрака Энджи в сопровождении матери вернулась в Глухово за оставленной возле дома машиной. Пробираясь узкой тропкой между деревьев и с замиранием сердца слушая как вездесущие ветки скребут по блестящим бокам новенького автомобиля, она в который раз за утро задалась себе вопросом:

«Какого чёрта я сюда припёрлась?»

День проходил за днём, а они всё не уезжали. После неудавшегося бегства, смирившись со странной поломкой машины, Энджи почти уже привыкла к неустроенному, суровому быту в доме Прасковьи. Умываясь под старым, полуржавым умывальником и расчёсываясь, глядя в запылённое окно, она, привыкшая к комфорту и уюту, уже с трудом могла представить себя лежащей в горячей пенной ванне или сидящей в дорогом ресторане с бокалом французского вина. Всё это казалось картинками из какой-то чужой, нереальной жизни. Разглядывая свои обломанные ногти с остатками когда-то роскошного маникюра, Энджи тяжело вздыхала:

«Попаду ли я когда-нибудь ещё в косметический салон?»

Выйдя утром на крыльцо, Энджи с удивлением увидела во дворе того самого чёрного пса, что напугал их с Жужу ночью. Та, узнав ночного гостя, забилась хозяйке в ноги и утробно зарычала. Пёс не обращал на них никакого внимания, но зато не сводил глаз с матери девушки. Стоило той удалиться от дома более чем на десяток метров, как он вставал и следовал за ней. Она не обращала на собаку никакого внимания, но и не прогоняла от себя.

– Доброе утро, мама! – поздоровалась Энджи.

Та, услышав дочь, повернула голову и лишь величаво кивнула.

– Что это за собака? – спросила девушка, – Она ночью нас сильно напугала.

Как будто догадавшись, что речь идёт о нём, пёс повернул голову и внимательно на неё посмотрел. В его взгляде не было злобы или агрессии, но Энджи, почувствовав себя неуютно, инстинктивно поёжилась, да и Жужу зарычала чуть громче.

– Это собака Прасковьи, – небрежно ответила мать.

– Я её раньше здесь не видела… – удивилась дочь.

– А его здесь и не было, он ночью вернулся.

– Вернулся? – усмехнулась девушка, – ты так говоришь, как будто это не пёс, а, например, твой сосед, который уезжал и вот «вернулся» из отпуска или из командировки.

Валентина кинула на дочь непроницаемый взгляд и, отвернувшись, сказала:

– Собирайся, завтра мы уезжаем.

– Наконец-то, – обрадовалась Энджи, – а почему завтра? Что нам мешает уехать сегодня?

– Мне ещё нужно закончить кое-какие дела, – сухо ответила мать.

– Какие у тебя здесь могут быть дела?

Та ничего не ответила. Поднявшись в дом, она толкнула дверь в комнату старухи и, зайдя внутрь, плотно прикрыла за собой. Чёрный пёс, дойдя за ней до крыльца, остановился и, устроившись около, прикрыл глаза. Он явно взял на себя обязательство охранять Валентину и исполнял свою службу с должным усердием.

До самого вечера мать не покидала комнату Прасковьи. Саму старуху в течении дня девушка сегодня тоже не видела. Ещё вчера она обратила внимание на то, что «ведьма» вышла на улицу всего пару раз, а ведь обычно та сновала туда-сюда, как заведённая. Наблюдая за скрюченной, замшелой, как столетний пень, старухой, Энджи не могла не подивиться её энергии.

Однажды, увязавшись за прапрабабкой и матерью в лес, она достаточно скоро об этом пожалела. Рассчитывая на приятную, неспешную прогулку, Энджи снова попала на такой же марш-бросок, который ей устроила мать в день приезда.

Но то, что было вполне приемлемо для спортивно сложённой Валентины, удивляло в этом «божьем одуванчике». Ведь прапрабабка была не только очень стара. Вся её иссохшая до костей фигура производила впечатление немощи и слабости, что на деле оказалось обманчивым. Взяв изначально немалую скорость, бабка летела по лесу, как локомотив, и за два часа не присела ни разу. Целью прогулки была какая-то редкая лечебная трава, время сбора которой было ограниченно из-за быстрой утраты свойств на какой-то там день цветения. Пробираясь вслед за старухой и матерью сквозь бурелом и утопая чуть ли не по колено в болотной жиже, Энджи прокляла ту минуту, когда решила с ними «прогуляться». Когда же они, наконец, добрались до места и она, чтобы перевести дух, без сил свалилась на траву, Прасковья была полна сил и энергии. Живенько обирая цветочки с какой-то чахлой поросли, она вовсю костерила «молодую бездельницу и лентяйку». После этого Энджи уже никогда не напрашивалась на совместные прогулки, а они её больше и не приглашали.

И теперь, проводив мать глазами, девушка злорадно подумала:

«Неужели приболела карга старая? Не хватало, чтобы мы тут из-за неё зависли ещё на пару недель».

Будучи девушкой воспитанной, она тут же устыдилась своей чёрствости:

«Негоже радоваться чужой беде, тем более болезни пожилого человека. Ещё неизвестно, что со мной будет, когда я доживу до такого возраста. Не дай бог, конечно».