Марита Мовина-Майорова - О, эта проза Жизни!

Ох, и запаниковала я! Настроение вконец испортилось, депресняк накатил, какого раньше за собой не замечала. На улицу несколько дней носа казать не хотела – о здоровом образе жизни забыла.

Но опять же – не такой у меня характер, чтобы всё на самотёк снова пустить!

«Нет, буду продолжать! – решила. – Дольше надо милосердной быть. Критикой, даже в мыслях, недостатков всех этих, не заниматься».

И продолжала я милосердствовать, не теряя надежды.

Прошло несколько дней… и ещё несколько…

Слёзы текли ручьём…

День шестой… день седьмой…

В очередной раз, выйдя на улицу и залившись слезами, я просто уже не выдержала и, задрав голову вверх, возопила всем своим нутром:

«Господи, помоги очиститься от скверны!»

И ещё раз:

«Господи, помоги очиститься от скверны!»

Поток слёз как будто замедлился.

«Значит, слёзы – это божье испытание», – заключила я и тут вспомнила рассказ какого-то великого артиста, как он, после нескольких лет попыток поступить в театральное училище, пришёл в церковь, и стоя у иконы, с таким чувством прошептал просьбу о помощи поступить, что, как считал он и по сей день, только эта, выстрадано произнесённая им просьба, и сыграла решающую роль – его таки приняли в театральное.

Потому на следующий день я снова начала прогулку с молитвы, и мне показалось, что как будто полегчало.

Теперь, каждый раз выходя на улицу, я сразу же, не дожидаясь появления слезы, настраивалась на бодрый лад и с первого шага начинала чеканить:

«Господи! помоги! очиститься! от скверны! Господи! помоги! очиститься! от скверны!»

Эта чеканка делала мою прогулку более весёлой, насыщенной эмоциями и не давала зацикливаться на неудобствах слезотечения, которые всё-таки возникали, хотя вроде и не так, как раньше. И я начинала напевать полушепотом, перевирая слова, опять же в такт движению палок:

– Ра-а-дуйся солнцу – ляля! Ля-ля, ля-ля, л-я-я-я-ля, ляля! Ля-ля, ля-ля, л-я-я-я-ля, ля-я-я-ля, л-я-яля-ля…

Ну, и так далее в том же духе.

Однако по сути, и в этом мне пришлось через пару дней признаться самой себе, ничего не изменилось – слёзы, как катились градом, так и продолжали катиться, застилая всё вокруг меня полупрозрачным белёсым маревом… Только сейчас я их просто не промокала.

Но не переставала молить того, кто выше – ведь капля камень точит.

***

«Что-то здесь не так! – пыхтела я, забираясь на небольшой заснеженный курганчик посередине парка в очередной прогулочный день. – Что-то в моей мольбе не то… сама ведь чувствую, что… ну, что-то не так! Надо, в конце концов, с этим разобраться!»

Что «не то» и «не так» было в моём обращении к Нему, я никак не могла уловить. Но что-то явно раздражало даже меня саму в этой молитвенной «маршевой песне».

«Подумай! Постой и подумай! – приказала я себе, добравшись до макушки курганчика, и снова промокая нитяными перчатками глаза. – Не торопись! Повтори ещё раз: «Господи, помоги очиститься от скверны».

Я повторила, опять почувствовала что-то «не то» и обвела затуманившимся взглядом открывавшиеся сверху окрестности. Тоска одиночества вот-вот должна была вновь накрыть меня. Стараясь проморгаться от слёз, я захлопала ресницами, всматриваясь в даль.

«Смотри, какая красота вокруг… Божий дар, да и только…» – уныло подбодрила я себя.

И тут, как всегда, меня словно свыше, тюкнуло!

«Ну-ка, повтори, что ты там просишь?! – с вновь открывшимся энтузиазмом потребовала я. – Господи, помоги очиститься от скверны? – и мгновенно с презрением вынесла себе приговор: «Бессовестная!»

Вот, что было «не так» и «не то» – в моей мольбе звучал, прямо сказать, некий паразитизм! и даже иждивенчество!

Я аж задохнулась от неожиданности, и весь мир вокруг меня сызнова потерял красочность и притягательность.

«Сама в себе скверну развела, а Его просишь тебя очистить…» – поникнув, пристыдила я себя и постояла так, опустив голову, проникаясь сознанием собственной неполноценности… Но вслед за тем вскинулась – даже палками пристукнула по снежному настилу – и почти в голос, с напором, произнесла:

– Нет уж, сама давай трудись! Сумела испачкаться, сумей и очиститься! Нечего клянчить у Господа!

И, как бы примеряясь к новой эмоции, громко, вслух произнесла не молитву, а просьбу:

– Господи, помоги найти путь к очищению.

И далее последовало моё твёрдое обещание:

– …а уж дальше я сама его пройду, это очищение!

Возбуждение забило через край! Теперь я не могла устоять на месте! Энергично размахивая руками, бегом спустилась с курганчика, вышла на очищенный от снега асфальт дорожки, и звонко отбивая такт наконечниками палок по ней, быстрым шагом продолжила путь, через каждый шаг твердя про себя истово и с чувством, и проверяя себя при этом на искренность, для чего затаённым внутренним взглядом как бы присматривая за своими интонациями:

«Господи, помоги очиститься от скверны, – и мгновенно исправлялась: – Помоги найти путь очищения».

После этого, как само собой разумеющееся, следовало заключение: «А дальше я сама его уже пройду».

И заключение это было таковым не оттого, что слишком много я на себя брала. Нет, совсем нет! Ведь решила же я ранее, что хочу сама исправиться и только для того, чтобы ЕМУ не показалось, что какая-то я нахлебница: натворила дел, а теперь, видите ли, исправляйте за неё её грехи! Нет! Сама натворила, сама и исправлю!

Такой вот честной и порядочной я была.

…И снова прошло несколько дней…

К Нему я больше пока не обращалась – утвердиться надо было в милосердии и доброте душевной, потому как не узрела пока другой дороги для себя к очищению, кроме как через эти две добродетели.

День четырнадцатый… завершающий.

В вагоне подземной электрички было не продохнуть!

Час пик. Народу – море! Толкаются, снуют, бегут, вокруг себя не смотрят! Садом и Гоморра!

Однако место для меня в уголочке вагона нашлось. Села. Покой в душе держу, тишину и умиротворённость в себе стараюсь не растревожить.

«Не буду внимания ни на кого обращать. Хоть и запахи от мужик… ой! – мужчин неприятные… а тётки, ой, грешна! – женщины-то, женщины! Но все они люди, все – человеки. И метро тебе не частный транспорт. По сторонам не смотри. Сиди и терпи. Все терпят».

Успокоила я себя так и в книжку умную уткнулась.

А народ валит и валит! И вот уже всё пространство передо мной заполнилось стоящими плотной стеной телами.

Я сидела, опустив глаза в книгу, стараясь не проникаться теснотой, запахами, чёрно-белыми и серыми унылыми красками одежд…

На очередной станции дверь вагона открылась и закрылась, произошло движение и перемещение тел, и прямо передо мной, сверху, навис тёмный силуэт. В следующее мгновение у себя над головой я услышала громкий характерный звук втягивания носом соплей, а вслед затем, оторвав взгляд от страниц книги, я увидела грязные истоптанные ботинки, грязно-синие брючины со вздувшимися пузырями на коленках и низ затёртой до жирных пятен, непонятного цвета куртки.