Марита Мовина-Майорова - О, эта проза Жизни!

И ощутила запах!

Я вся напряглась: «Всё! Это мой конец пришёл! Не выдержу!» – и снова услышала характерный звук втягивания соплей.

Книга была забыта. Я сидела, заведённая как пружина, готовая сорваться в любой момент, но, не давая выхода этому напряжению, от станции к станции чувствовала себя всё более обессиленной и опустошённой. А сморчки и бульканье соплей над головой продолжались.

Понимая, что единственный выход для меня – это и есть выход (из вагона), я не двигалась с места. Понимая, что надо встать, протолкаться сквозь стоящую один к одному плотную стену тел и выйти на следующей же станции, я почему-то по-прежнему продолжала сидеть, с ужасом ожидая следующего сморчка. Запах уже не имел значения.

Тут в голову пришла спасительная мысль. Я подумала:

«Прояви милосердие к бедняге. Беженец наверняка с Украины».

И в это время «бедняга» чихнул. Прямо на меня. Движение микробного воздуха ласково тронуло волосы на моей макушке.

– Рот прикрой! – рявкнула я, не сдержавшись, и подняла, наконец, глаза на «беднягу».

Это и впрямь был бедняга лет тридцати пяти: измождённое серое лицо с грязной щетиной, ввалившиеся глаза, затравлено и одновременно заискивающе взирающие на мир, всклокоченные слипшиеся волосы и красный воспалённый нос. Он как-то полупридурковато, без тени смущения глядел на меня, и почти улыбался.

– Я сказала – рот прикрой, когда чихаешь! Ты же среди людей! – не сдавалась я. А он продолжал глядеть на меня с придурковатой усмешкой, и все стоявшие вокруг пассажиры с осуждением смотрели на… нет, не на него! – на меня!

Я растерянно оглядела толпу. Неподалёку стоявшая молодая женщина, судя по внешнему виду – тоже приезжая, глядя на меня, во всеуслышание поучительно произнесла:

– Сейчас же эпидемия! Что вы хотите? Все чихают и кашляют.

Вокруг одобрительно загалдели и закивали.

А «бедняга» снова чихнул и громко втянул в себя очередную порцию соплей.

Мне захотелось крикнуть им во весь голос: «Так потому и эпидемии, что все вы такие!» – но я лишь молча достала из кармашка сумочки пачку вкусно пахнущих ромашкой бумажных салфеток и протянула беженцу.

– На, высморкайся.

Тот захлопал глазами и глупо улыбнулся:

– Спасибо!

И громко высморкался в салфетку. Потом начал наклоняться ко мне, всё ближе, ближе, и пытаясь схватить меня за руку, затараторил:

– Извините меня! Я больше не буду!

А я всё острее чувствовала тошнотворный гриппозный его запах – запах грязных соплей и невыхарканной мокроты!

В панике я выкрикнула:

– Отойди! – и, расталкивая толпу локтями, кинулась на выход.

К счастью, электричка уже подходила к станции. Двери открылись, и я с облегчением выскочила на платформу.

«Надо было сразу выйти, а не сидеть и терпеть, как последняя дура!» – в сердцах обругала я себя. И эта мысль, и даже не столько сама мысль, сколько сила эмоционального несогласия со своим предыдущим сидением и терпением, поразила меня саму.

«Это что же получается? Я позиции свои сдавать начинаю? А как же милосердие? Как же очищение от скверны через доброту?»

И тут я заново в одну секунду снова пережила ощущение скверны – самой настоящей скверны, не ментальной, не мысленной там какой-то, а вполне себе физически ощутимой, которая сверху – из носа, изо рта того «бедняги», от него всего, такого вонючего и падшего, выливалась на меня в течение десяти минут!

Тело передёрнуло от отвращения, и я подумала:

«Странно. Как только я начала проявлять милосердие и доброту, чтобы избавиться от какой-то мифической скверны внутри себя, мир, в лице этого вонючего человечка, словно решил поиздеваться надо мной: а на вот! получай настоящую скверну!

…Это что же получается?..»

Ответа не было. Но было чувство, что надо мной реально «кто-то» решил поиздеваться. Однако сейчас же откуда-то сверху пришло спокойное чувство завершённости:

«А всё-таки хорошо, что дала ему эти салфетки, – подумала я. – Надо было сразу ему их дать, чтобы высморкался. Потом встать и выйти. …А не сидеть и терпеть…»

Дождавшись следующей электрички, я продолжила свой путь…

В этот же вечер…

Усталая, но очень довольная проведённой деловой встречей, я вошла в полупустой вагон последней в этот день электрички метро, и уселась на сидение по центру.

В боковых «рукавах» вагона дремало несколько человек. Только довольно молодая женщина, очень полная и уже с двойным подбородком, одетая в поношенную болоньевую куртку 80-х и узкие джинсы, которые позволяли ей демонстрировать добротные ляхи, читала электронную книгу. Скрючив под сидением ноги в разношенных, бывших когда-то белыми, кроссовках, она лениво проводила пальцем по монитору, перелистывая очередную страницу.

Двери, как раз посередине вагона, где умиротворённо присела я, приготовившись тоже подремать, уже собирались поехать встык. В этот момент внутрь вагона буквально впрыгнули двое. И не одни.

Первый, очень худенький, в узких советских трико, обвисших на коленях, и таких же, почти советских, спортивных тапочках, в растянутой, неопрятной, вылинявшей футболке. Лет семнадцати.

Второй поплотнее – в таких же трико и тапочках, но в облегающей спортивной майке. Почти новой. Лет двадцати. В руках он держал усилитель звука, который тут же бесцеремонно поставил на пол рядом со мной и включил.

Электричка тронулась, и одновременно с этим из динамика усилителя раздался дикий барабанный бой.

Что тут началось!

Я ещё не успела опомниться от звукового удара по голове, как мимо меня промчался первый заморыш, и в прыжке, метнув ноги у меня перед носом, перевернулся через голову и тут же метнулся назад, подпрыгнув снова и сделав сальто-мортале снова прямо передо мной – и вновь, в опасной близости от моего лица, просвистели его ноги.

Пахнуло…

Я отшатнулась, но в следующий момент первый схватился за руки второго, и они вместе, под непрекращающийся барабанный бой, сделали какой-то совершенно немыслимый пируэт в виде перевёртыша в пространстве, использовав при этом ещё и боковой поручень рядом со мной.

Я застонала и закрыла глаза…

И так и просидела до следующей станции с заложенными ушными перепонками и ощущая на своём лице взмахи крыльев тягучего воздуха с запахом потных тел и ног акробатов, пока эти двое пришельцев, наконец, в последний раз ни схватились в кульбите и ни вымелись затем из вагона вместе со своим барабаном – ведь их «с нетерпением» ждал следующий полупустой вагон и его, решившие подремать, пассажиры.

Открыла глаза.

В левом «рукаве» вагона по-прежнему сидела любительница электронных книг и всё так же невозмутимо, не отрывая глаз от электронных страниц, лениво проводила по монитору пальцем, переворачивая их. Казалось, что она даже не заметила ни появления, ни исчезновения прыгунов.