Илья Кожухарь - Зимняя книга. Серия «Книга шестерых». Сборник рассказов

Два серых кота выскочили на лестничную клетку, а ещё две морды, серая и рыжая, уставились на меня из глубины коридора.

– А ну домой! – прикрикнул он на котов, и те безропотно повиновались. – Ну, бывай! – сказал он мне.

В его глазах я успел разглядеть весёлых танцующих чёртиков.

«Слепили как-то малыши снеговика во дворе. И ничем бы он не выделялся среди прочих коллег, украшавших почти каждый двор, если бы не одно обстоятельство. Машке, беленькой кудряшке, отец к Новому году привёз из плавания апельсин. Оранжевый, сочный, отдававший экзотикой тропических стран, но один… Единственный! В то время апельсины не все даже видали, не то что пробовали. Ну, малышня дворовая, конечно, за Машкой бегала, чтоб та апельсином поделилась. А она очень добрая была и переживала, что на всех не хватит. В тот вечер, когда снеговика лепили, что-то нашло на неё. Вынесла она фрукт свой заморский и в снежный ком закатала. В районе груди. Так детворе и объяснила: „Нос мы ему красивый подобрали, а сердце – нет. Не хочу я апельсин этот, все из-за него перессорятся. Пусть лучше вместо сердца у нашего снеговика апельсинчик будет!“ Изумились малыши, конечно, но спорить не стали. Принципиальная эта Машка-кудряшка была: как решила – так и сделает. Изваяли, в общем, снеговика этого. На голове ведро, морковь вместо носа, а в груди – заветный апельсин бьётся. Так детки думали, даже прижимались к нему, чтоб послушать. За это всех рано домой загнали – чтоб ухи не отморозили. А на утро не стало снеговика!»

«Так может, кто-то из ребят его ночью разломал, чтоб апельсином полакомиться!» – всегда восклицал я в этом месте. Дед укоризненно смотрел на меня и продолжал рассказ:

«Никто не ломал его. Ожил этот снеговик, прихватил дворничьи снегоступы и в лес направился. На Север собрался, чтоб весны не дожидаться. Думал, на Севере таять не придётся, а ребята себе нового слепят. В общем, брёл он вдоль реки и к утру на полянку одну вышел. А на полянке той накануне молодёжь развлекалась. Костёр жгли, танцевали да бабу снежную лепили. И такую красавицу вылепили, что снеговик наш про Север и думать забыл. Утонул в её глазах, из двух угольков костра сделанных. Вместо носа веточка была, а вот глаза на диво получились – глубокие и чёрные. В общем, остался наш снеговик на той полянке. К бабе снежной прильнул, и оба тут таять начали! На улице мороз, вьюга вокруг, а они знай себе тают…

Под Новый год как раз туда снова компания снарядилась и обнаружила красную морковь, дворничьи снегоступы и апельсин с угольками рядом. Не от весны – от любви растаяли. А апельсин тот Машке-кудряшке обратно принесли. Он не испортился совсем. И такой удивительный оказался – на весь двор хватило. Даже из соседних домов малыши приходили – так и их угощали».

«Да ну!» – не верил я деду.

«Вот те ну! – подытоживал он с жаром. – Говорю тебе: на всех хватило! Я как раз в соседнем доме жил. И мне досталось. Я с тех пор апельсина вкуснее и не едал!»

Не знал мой дед, что такое «каноническая концовка» сказки. А я, когда узнал, деду не рассказывал. Потому что очень уютно было сидеть рядом с пожилым человеком, ни на грамм не утратившим веры в эту самую сказку.

И апельсины в Новый год у деда самые вкусные были. Не знаю уж, где он их доставал, но вкуснее я не едал…

– Да почему вы решили, что следующее воплощение начнётся с чистого листа?! – вопрошающе прозвучал по-стариковски высокий, хриплый голос.

– А с чего ему начинаться? Первый вдох, первая улыбка – всё новое, чистое.

– Но ведь вы тот же, что и были в прошлом воплощении!

– Не думаю. В любом случае, я не помню…

Яков стоял на парапете припорошённой рыхлым снегом панельной девятиэтажки. Колодец двора растекался тёмным пятном под ногами. Лишь редкий, тусклый свет фонарей внизу позволял почувствовать высоту. Страха не было. Повышенный адреналин просто предвещал долгожданный поворот в унылой и предсказуемой, как лента Мёбиуса, жизни.

Уже сиганул бы в темноту, если бы не странный голос, задержавший его в решительный миг:

– И в следующий раз не вспомните.

– Да откуда вам знать?!

Яков возмущённо глянул в сторону новоявленного гуру, решившего, вероятно, удержать его от категоричного шага.

В нескольких метрах, тоже на парапете, восседал кот. Две жёлтые точки глаз ещё можно было различить, но силуэт казался смазанным, хотя чёрная шерсть и контрастировала с белой порошей. Поскольку больше никого не было видно, Яков решил, что такому собеседнику стоило уделить время. Он уселся, свесив ноги вниз, и уставился перед собой. В последние минуты жизни человек может позволить себе не удивляться и не пялиться на кота, даже если он говорящий.

– Я знаю. Хотя вы и не обязаны мне верить, но сможете опытным путём опровергнуть или подтвердить справедливость моих слов.

– Я это и собираюсь сделать…

– Ах, я ещё не высказался. Просто думаю, с чего начать.

– Начните с начала! С сотворения мира, если хотите! – усмехнулся Яков.

Его стала забавлять мысль, что он беседует с животным. На краешке сознания мелькали предположения, что это включился защитный механизм психики, пытающийся предотвратить самоуничтожение или, напротив, он уже умер, и теперь сознание осваивается в новых для себя условиях.

– Хорошо… Мир был сотворён для вашего удовольствия, но вы самозабвенно культивировали в нём страдание и в итоге решили такой мир отвергнуть.

– Пусть. Может, я нахожу в этом удовольствие!

– Вряд ли. Если бы это было так, вы бы уже летели вниз.

«Значит, я ещё жив», – подумал Яков.

– Это не я культивирую страдание. Сам мир принял его за основу. Мировые религии на этом построены.

– Во-первых, не все. И потом: разве вы религиозны?

– Нет, я просто обосновал своё утверждение. А вы хотите сказать, что весь мир – сплошное удовольствие?

– Отнюдь. Но, расположив удовольствие и страдание на полюсах картины мира, вы просто загоняете ваше «я», которое стремится сейчас на свободу, в шкуру животного, довольно примитивного.

– А что же нужно поставить на полюсах?

– Кому нужно? Это не риторический вопрос. От ответа на него зависит многое. Но я бы хотел рассказать вам что-то менее философское, хотя и более практичное.

– Знаешь, котофей, я был бы рад с тобой ещё поболтать, но мне нужно спешить. Небеса уже заждались.