Лана Планова - Prodigy

– Ханночка, цыпочка, с днем ангела.

«Пронюхали-таки стервы. Сейчас начнут глумиться».

– Спасибо, голуба.

– Надо устроить шоу по случаю, и наградить тебя медалью «Ветеран труда».

– Нет, лучше орденом «Ровесница революции».

– И подарить трубу от крейсера «Аврора», – это местные геи изгаляются.

– Ханночка, ты знаешь, что Строев не взял тебя в Лондон? Заменил на девочку, которую он выцепил на «Красе России»?

«Оба на…»

– Знаю. Я не могу ехать, потому как господин Ольский субсидирует проект создания моего личного театра авангардной моды, и в момент лондонского вояжа я нужна отечеству как учредитель новой восходящей звезды мировой фэшниндустрии. – «Махровое вранье. Но не делать же кислую мину на радость подругам, узнав, что Строев „меняет старую вешалку на новую“».

– Ханночка, девочка, взгляни – вот новая пассия Строева. Хороша малышка, правда? Кстати, победила в конкурсе красоты у себя на родине.

– Какое отношение конкурсы красоты имеют к красоте? – Ханна говорила надменно и лениво.

– Angel, сущий angel, – это друзья, с которыми врагов не надо.

– Angel, точно. Пока в тираж не вышла. – Ханна слегка занервничала – девочка и впрямь была юна, свежа, нежна и красива.

К Строеву на разборки идти не хотелось. Тут вдруг любовник косяком пошел с поздравлениями и презентами. Ханна дала себя побаловать, показав мормышкам с подиума, кто в «Neva-stars» звезда.

Девочек давила зависть. Они едва успели пережить Ханнину новую квартиру, в которую она вот-вот переедет. А тут еще каскад даров «этой старой калоше в ее неполные сто лет».

Строев все-таки выпорхнул из апартаментов и позвал Ханну к себе. Поцеловал ручки, подарил «Кензо». (Догадался же даме с таким тонким вкусом презентовать новорусский ширпотреб! Еще не хватало пахнуть, как все прошедшие путь «из грязи в князи». Как тебе слоган: «„Кензо“ – запах богатых стерв»? )

– Ханночка, солнце, тебе, наверное, уже сообщили доброжелатели, что я вынужден был поменять состав наших участниц кастинга в Лондоне?

Тяжелое молчание, взгляд в упор.

– Ханночка, ты – совершенство, я не знаю женщины прекрасней тебя…

Молчание еще увесистее.

– Ханна, но всему есть предел. Ты можешь сниматься в кино, открыть частное агентство, создать свой театр моды, жить, в конце концов, наслаждаясь этой самой жизнью… Но… Но подиум – для молодых…

– Я что, плохо выгляжу?

– Ты выглядишь супер. Все эти малолетние дешевки, вместе взятые, не стоят твоей пятки… Конечно, возраст – понятие не биологическое, все зависит от состояния духа. Но… Но… Но глаза, в которых мудрость столетней змеи, не поменяешь на безмятежный взгляд старшеклассницы. Шкуру, зубы, волосы, сиськи-письки – что хочешь можно сейчас поменять за деньги на молодое и непорочное. Но только не глаза. Опыт в попу не засунешь…

– Ну-ка заткнись, – спокойно и с холодностью вышеупомянутой рептилии прервала истерику мэтра русской моды только что списанная в утиль супермодель. – Какие-то неубедительные претензии и размытые формулировки. Не поняла, опыт – это порок?

Сотовый. Папик сообщал, что ждет в «Астории». Ханна ушла по-английски, оставив Строева с его «Кензо».

4

Ничто не предвещало бурю, но все напоминало о возрасте. День как день, только тема старения преследовала Ханну сегодня всюду.

В ресторации две перефритюренные в солярии буржуйки, покуривая сигары, обменивались сексуальным опытом, обсуждая своих молодых любовников и тему происхождения женской и мужской энергии. Одна, со следами на лице тысячи и одной пластической операции, превратившими так называемый лик в подобие надутого до предела шара, к которому прикрепили похожие на пельмени силиконовые губы, говорила с жутким московским напиранием на «а»:

– Когда женщине исполняется сорок, все внутренние источники сексуальной энергии в ней иссякают, будь она хоть атомной электростанцией. И принять чью-либо силу посредством вампиризма она тоже в этом возрасте не способна – шлюзы закрыты. Единственным донором сексуальной энергии, да и энергии вообще, после сорока для слабого пола становятся деньги. Деньги, деньги и только деньги. Если тебе пятый десяток и у тебя no money, ни один дурак тебя не захочет по-настоящему, даже если ты Джина Лоллобриджида.

Ханна слушала молча, но в душе вопила, как Монсеррат в ударе: «Да нет же! Я в сорок моложе, чем многие в двадцать. Вы ведь видели двадцатилетних старух? А тридцатилетних опустившихся теток? И посмотрите – я! У меня есть деньги, но меня полюбят и без них!»

Вдруг вылупилось сомнение и прочно угнездилось в душе.

Отобедав с папиком tet-a-tet в присутствии четырех телохранителей, Ханна, приняв подарки и сославшись на недомогание, выпросилась домой.

Она сразу же прошла к Светке с охапкой цветов и купленным по дороге вином. И тут же обомлела, наткнувшись на глаза Менделеева-Клапейрона, ну, Тимофеева-Ресовского-Кулибина.

«Тьфу, какая пошлость! Взгляд, умные глаза… Еще не хватало написать: „Лицо, излучающее внутренний свет“». (Живут внутри человека двое, которые вечно спорят, – скандальные такие «Два в одном». )

«Вообще-то, можно и так сказать, если учесть, что парень из Челябинска, где рядом – некогда взорвавшийся, почти как в Чернобыле, комбинат „Маяк“, о чем отечественная история, если не умалчивает, то говорит шепотом. У такого не только лицо излучает свет, он легко может светиться весь… А если без черного стеба, то после всех рыл, виденных сегодня, это было именно лицо».

«Вот уже дошли до мыльной оперы, – это опять „Два в одном“. – Лик, лицо. Лицо уральской национальности».

«Знаешь, что! Возьми и опиши сцену встречи главных героев собственноручно, собственноголовно и собственносердечно. Я посмотрю, как у тебя без сантиментов и примитивизма получится».

«Да замолчите вы, слушайте дальше!»

Светка спала в наушниках в позе эмбриона. Как она во сне не получила звуковую контузию от своего punk, который not dead, неизвестно. Сегодня она ночевала на гобелене в японском стиле. Понятно, опять начиталась Харуки Мураками. Некоторые художники пишут картины по собственным снам. Светка создавала гобелены по книгам. До японской заводной птицы было суровое полотно с терракотовыми лицами латиносов – Маркес вдохновил. Кизи, Зюскинд и набоковские бабочки поразили ее воображение и наполнили собой рукотворные полотна. Гобелены гостили у своей создательницы недолго. Переспав ночь-другую в питерской коммуналке, они пересекали границу нашей Родины с помощью ушлого персонажа Дали (творческий псевдоним «авантюриста-сюрреалиста», подражавшего в костюме, образе и манерах старине Сальвадору). Гонорарами, отцепляемыми его нещедрой рукой, жила художница после отличного окончания Репинки.