Марита Мовина-Майорова - Ах, эта проза Жизни!

Я ящичек начала открывать, чтобы колбаску достать, и ему, игрушечному нашему, от жалости дать. А он тут вдруг как подпрыгнет вверх (ведь сам-то ещё совсем махонький), и как цапнет меня за руку! Тут же кровь пошла – видите, зубки не зря он подтачивал! Не зубки уже, а клыки отрастил, пока мы его за игрушечного держали.

Танька, подруга моя, глаза выпучила и ртом воздух хватает. А кавказчик наш милый, смотрю, снова на изготовку встаёт, снова, стало быть, к прыжку готовится.

Я обомлела вся: кровь идёт из раны, Танька глаза молча пучит на меня, собачка к прыжку готовится. И всё, главное, молчком. И глаза у неё простые такие, беззлобные совсем. Но острые и пристальные – то есть, не шутит она.

И вот, друзья мои, после этого случая я перестала доверять маленьким, миленьким, пушистеньким, безобидненьким. Кстати, и от клыков этого доброго щенка у меня шрам на руке остался. Долго рана не заживала…

А теперь вернёмся в жаркий летний день в провинциальном городке.

Итак, я шла с пляжа… Дубль два!

– Не бойтесь вы его. Ничего он вам не сделает. Это он так магазин сторожит – всех прохожих облаивает.

Это я уже слышу.

Женщина улыбается – ей смешно. Такса, злобно глазками сверкая, пристально за мной наблюдает. Я не знаю, что делать. Боюсь пошевелиться. И тут до меня доходить начинает, что это имя – Бася – я уже слышала когда-то… Да! В прошлом году! Под деревом, в дождь, упитанная такса сидела, философски глядя на мир, а хозяйка упрашивала Басю идти домой.

Я внимательнее всмотрелась в сидящую у порога неподвижную фигуру… Нет, ничем эта злобная собачка не напоминала ту умиротворённую и расслабленную. Прошлогоднюю. Головка, правда, такая же, изящная, шерсть тоже – гладкая чёрная, хвостик-обрубочек вроде тот же – плотненький. Ножки коротенькие кривенькие (от природы!) чуть в стороны разведены, как у балерины… Всё так. Но где же пузико? Где упитанность? Где вальяжность, умиротворенность, беззлобность и… внутренний покой её – где!

– Бася, – сказала я. – Тебе не стыдно так себя со мной вести? Ведь мы же соседи. Не помнишь, что ли, как во дворе в прошлом году встречались, и ты, Бася, ни разу не залаяла на меня, и вообще – ни на кого! Что же получается – соседской дружбе конец?

При первых же звуках моего пристыжающего её голоса и произнесённом её собачьем имени, такса как будто осела, обмякла, и на её морде отразилась растерянность. Воинственно-натянутая поза перешла в просто сидение у порога, а в глазах мелькнула мысль, и собачка неловко сморгнула.

– Так вы знакомы? – услышала я голос продавщицы. – Вот так-та-а-к. Бася, что же ты так опростоволосился?

– Так это он, а не она? – Я совсем уже заинтересованно взглянула на собачку. – А я думала – это она.

– Нет, Бася – он!

– А почему он такой уже не толстый? Где его солидный животик? Забегался, прохожих гоняя?

Продавщица засмеялась. Мне тоже стало смешно и легко, и особенно оттого, что псина явно был обескуражен моим тоном, обращённым к нему, и нашей мирной беседой с хозяйкой. Умными глазами следил он за нами обеими, слушал и всё понимал – он понимал, что речь идёт о нём. И старался понять – в положительном ключе или отрицательном. А поскольку последний мой вопрос о прохожих был адресован непосредственно ему, пёс сник, наклонил голову и скромно замер.

– Вот, значит, как, Бася. Работой занялся – людей пугаешь. Не стыдно? Ай-яй. А я тебя держала за умную собаку.

На наших глазах с таксой произошла метаморфоза: Бася неуверенно поднял заднюю часть своего тела с пола и, чуть наклонив головку, виновато, несколько скосив маленькие глазки, посмотрел на меня. Потом быстренько засеменил в сторону прилавка, у которого стояла продавщица, залез под него и… затих. Словно и не было его тут.

– Застыдили вы его совсем, – деланно сокрушённо покачала головой продавщица. – Первый раз такое за ним наблюдаю. Обычно ну очень уверенно себя держит, – и она лукаво улыбнулась. Обращаясь к собаке под прилавок, добавила:

– Вот теперь сиди тут и стыдись.

Я отлепилась, наконец, от полки с чипсами. Мы разговорились.

Оказалось, что прежняя хозяйка Баси, та самая сухонькая пожилая женщина, продала по весне квартиру и уехала к дочери в Германию. Ей было жалко таскать Басю по врачам, делать ему прививки, получать всякие справки на него, чтобы вывезти за границу, трясти в автобусах и поездах с пересадками, и она оставила пса новой владелице квартиры. Этой самой продавщице, которая недавно приехала в этот городок и в тот момент снимала жильё.

– А мне некогда его специально выгуливать – целыми днями на работе. Вот и беру его с собой. Он поначалу тихий был, под прилавком сидел – привык, видно, спокойный образ жизни с пожилым человеком вести. Но я его не стала удерживать, когда он понемногу из магазина самостоятельно начал выходить. Потом повадился сам по себе бегать. Потом услышала, как одного прохожего облаял возле магазина, потом – другого. Видимо, решил, что магазин – его собственность, которую охранять надо. Кто его знает уже – не боятся…

Она замолчала.

– А я вот испугалась. Сколько же ему лет? Старенький уже, наверно, в прошлом году еле ножки переставлял.

– Да что Вы! Нет-нет! – ему только четыре года, совсем он молодой ещё.

– Надо же! А я думала…

Так поговорили мы о Басе, о погоде, о…

– Надо идти. И вам работать надо.

– Какая сегодня работа? Все на пляже сидят. Я тоже через полчаса домой пойду, а потом, как все – на пляж.

– Хорошо. Ещё увидимся – городок маленький. Бася, до свидания, – обратилась я к прилавку, под которым всё так же тихо сидел пёс. Оттуда не донеслось ни звука.

Я вышла на солнцепёк…

Как я сказала, городок тот небольшой, почти все друг друга знают. Разгуляться негде, кроме как вдоль медленной речки и по самому городку. Потому не раз, и не два, возвращаясь с берега озера, встречала я потом Басю, или бредущим в тенёчке под деревьями вдоль улицы магазинов, или воинственно облаивающим проходящих мимо людей: пес всё так же свято охранял магазин, громко и сердито гавкая на прохожих, и даже на тех из них, которые всё-таки заходили туда, зная уже больше показушный, чем истинный характер гавканья «злобного» сторожа.

И только меня Бася пропускал мимо, не издав ни звука. Больше того – он явно сторонился меня и усердно делал вид, что меня не замечает. Я хорошо понимала пса: как иначе он мог объяснить себе, что именно эту женщину он не облаивает – где же мой профессионализм? – в такие минуты наверняка думал он. А может, и вправду стыдился. Потому и деланно игнорировал. Ещё издали, завидев меня, он, чтобы уж совсем себя, видимо, не обесценивать, не поворачивал сразу назад и не переходил на другую сторону улицы. Нет. Он приостанавливал своё движение к цели, то есть к идущему навстречу ему прохожему (в данном случае – ко мне), наклонял свою умную маленькую головку, начинал слегка прихрамывать, и изображая усталость и полное равнодушие, развернувшись, скрывался за открытой дверью магазинчика. Я заходила туда, чтобы поболтать с Зиной, как звали мою новую знакомую и новую хозяйку Баси, но таксы уже не было видно: Зина хитро подмигивала мне, кивая головой на прилавок, мол, под прилавком спрятался Бася. И я делала вид, что тоже его не заметила на улице и понятия не имею, где он находится в данный момент.