Вячеслав Гуревич - Мемуары шпионской юности

А что Чапайкину, он на десять лет старше, его карьера уже подходила к концу, он грел место, чтобы удалиться на пенсию и всерьез заняться рыбалкой – и вот так-то Полина и стала гражданкой Чапайкиной, и кровоточащая рана открылась в сердце Дмитрия Пронина. Да нет, со временем она затянулась, время в этом деле профи… но вот теперь дочь Василия и Полины сидела у него в кабинете вся зареванная, и ее судьба была в его, Пронина, руках.

Но прежде следовало разобраться с кадром из ЦРУ. Странный он был. Не вписывался. В списке приглашенных его фамилии не было. Пронин выцыганил одну фотку с ним с камер наблюдения в Бакваттенландском посольстве, и выглядел он… вот что он делает? Входит в кабинку в мужском туалете, достает странного вида самокрутку (неужто на «Мальборо» денег нет?) и запаливает, причем дым пускает в фортку. ЗАЧЕМ он пошел в кабинку? Курение разрешалось везде в здании посольства!

– Как у него изо рта пахло – табаком?

Аня шмыгнула носом.

– Вообще-то нет. Какой-то очень странный запах. Я никогда такого не нюхала.

Неохотно, но Пронин позвал второго зама Владимира Тупкина – он был главным по линии КР, это было по его части. Тупкин пожал плечами и признался, что да, все это выглядело странным. Потом он попросил увеличить кадр с сигаретой и сказал, потупив глаза:

– Похоже, это могла быть сигарета марихуаны. Каннабис.

Пронин ахнул:

– А ты откуда такие вещи знаешь?

– Кино смотрел, – пробормотал Тупкин. – Детектив. Черные курили такие сигареты.

Пронин недоверчиво хмыкнул. Черные были сплошь наркоманы, это все знают. Но и Тупкин запросто мог туфту погнать ради повышения. Хоть это был и рискованный ход – выдвинуться на знании наркотиков.

Голова шла кругом. Ситуация безнадежно запутывалась. От ЦРУ можно было ожидать любой засады, это ясно; но, как любое госагентство, они соблюдали правила и набирали исключительно чистеньких мальчиков из престижных колледжей. Чтобы ЦРУ взяло наркомана – и не на роль второго плана, подставить кого-то или дать показания в полиции, – а для вербовки??? Что может быть важнее в разведработе? Но кто же это будет пытаться завербовать секретаршу, с которой абсолютно нечего взять? А что это была за эстрада перед посольским автобусом? Это из какого-такого учебника шпионажа?

Может, и не стоило отсылать Чапайкину домой. Может, что-то в этом есть такое.

К тому же как это будет выглядеть в Центре? Конечно, Василий будет рвать и метать – его дочку отослали назад после всего лишь трех месяцев, – и это будет музыкой для ушей Пронина, почти как Харламов, забивающий «Спартаку» очередную шайбу. С другой стороны, Чапай был товарищ мстительный и сопли не утрет, и не успокоится – нет, он будет искать козла отпущения, и он, Пронин, будет весьма удобным кандидатом. Разумеется, ничего у Чапая не получится, кто будет слушать старпера с рыбалки; но за каждым срачем остается след – у Чапая были друзья, у Пронина были враги, кто знает, как карта ляжет?

О попытке вербовки надлежало доложить немедленно, ясное дело, и последнее слово в судьбе Анки-секретарши принадлежало Центру, но к мнению Пронина начальство прислушается, резидент все же.

Пронин прокашлялся и выжал из себя отеческую интонацию:

– Давай начнем сначала, Анечка. Попытайся вспомнить каждое слово – и интонации тоже.

Благодарность в лице девушки могла расплавить самый твердый камень. После диких воплей Пронина за пять минут до этого его слова прозвучали как музыка для девичьих ушек.

– Он сказал, что весь день переводит бумаги для государства и что это очень скучно, но он не мог об этом говорить, потому что он подписал тридцать пять форм о неразглашении…

– Да, но как он это сказал? – Пронин воткнул лезвие и повернул его. – Что он делал в это время?

– Я… я… не помню… – Аня судорожно проглотила слюну. – По-моему – я не уверена – по-моему, он меня трогал за… за заднее место. – Она опять всхлипнула.

«Совсем у нее глаза не как у Полины», – подумал Пронин; и тогда он понял, как именно он поквитается с гадом Васькой.

У меня позвонил телефон. 9:05 на световом дисплее. Все ясно. Гребаный чекист так возбудился от информации об американском секс-маньяке с двадцатью пятью формами о неразглашении, что уже не мог подождать обеденного перерыва. Мог бы по крайней мере создать видимость, что Аня вышла на улицу и звонит тайком из автомата с глубокими вздохами под тяжелые удары сердца – от страха быть раскрытой. Но данный старпер театральных школ не кончал; он был так нетерпелив, что позвонил мне первым делом поутру, прямо в разгар моего похмелья. Гребаный комуняка.

«Моя голова весит тонну, – повторил я, как мантру, – но зато в моих венах арктический лед».

– Доброе утро, дорогая. Как вы себя чувствуете?

– Мистер Льюис…

Это то, что я написал на карточке.

– …я вам звоню…

«Чего же боле?»

– …с просьбой прекратить ваши выходки. Что вам от меня нужно?

– Да я просто хотел увидеться. Вы что, голливудская звезда? В чем дело-то?

– Но я не хочу видеться с вами. То есть я не могу увидеться с вами.

Только что я издевался над чекистом-кукловодом за отсутствие воображения, но теперь я беру свои слова обратно. Есть у него воображение, но он его неправильно употребляет. Сценарий с красной девицей и американским ловеласом – явный перебор.

– Если бы только вы могли мне сказать это лично.

– И если я на это не пойду?

– Тогда мне придется в окне машины вывесить большой плакат: «Аня, я не могу жить без тебя». Вот уж вашим сослуживицам будет, о чем поболтать. А еще я достану большой пистолет и приставлю его себе к виску.

Пауза. Пиндосская наглость переходит все границы. Без визы и паспорта.

– Вы знаете, что я на это способен.

Пауза. Совещание на высшем уровне? Звонят в Москву: «Что дальше говорить»?

Придется помочь.

– Вы любите итальянскую кухню? Недалеко от посольства есть уютное итальянское кафе под названием «La Bella Ciccia».

– Я не собираюсь с вами обедать. Я увижусь с вами ровно на две минуты. И даже не думайте ни о чем другом.

Господи, как же дрожит ее голосок. «Он ее за муки полюбил». Весь штат КГБ, включая поваров и уборщиц, стоит вокруг нее, внимая каждому ее слову.

– Ладно, обойдемся без макаронников, вы меня убедили. Встретимся в парке? Парк Симона Боливара, ближайший к посольству. Через два дня, в обед. Я сделаю вам замечательный бутерброд – бутерброд с любовью, не считая настоящий jamon из Толедо под вкуснющим перуанским соусом pendejo.

– Я же сказала: никаких обедов!

– Как можно говорить о любви на голодный желудок?

– Судья открыл счет, JC. Время пошло, камрад. Пора поделиться с твоими боссами. Со всей твоей босса-новой.