Вячеслав Гуревич - Мемуары шпионской юности

Молчание. Чреватое и многозначительное.

– Я тебе перезвоню, – говорит он с притворно-беспечным выражением «как дела, поедем в клуб, шарики погоняем, а потом по паре пива».

Но меня не проведешь, по крайней мере, на этой мякине. Я знаю, что его сердце бьется как мотор «Ламборгини» на Гран-при. А мое еще быстрее.

Разумеется, Джош уже поднял тему Леонида, тут же после контакта в посольстве. Он был не настолько уверен в себе, чтобы действовать по инструкции и рапортовать непосредственному начальству в Лэнгли. Инспектор Нэш был бюрократ до мозга костей, который относился к своему посту с максимальной серьезностью и уважением и добивался того же от своих подчиненных. Среди которых был не один Джош Конкорд – юнцы, которые опростоволосились в других местах, и теперь отбывали наказание в форме бесконечного перебирания бумаг, где на одну страницу дела приходилось ста страниц бюро-белиберды. Но именно на этих ста страницах и стоял весь военно-промышленный комплекс. Заветная страничка только смущала профессиональных бюрократов и раздражала своей незаменимостью. Если бы Джош доложил Нэшу о Заксе, его реакция была бы: «Зачем вам это, Конкорд? Вам не нравится ваша нынешняя работа?»

Поэтому Джош предпочел пойти по горизонтали – к директору отдела контрразведки, о котором он ничего не знал. А дорога к нему лежала через его бывшего начальника Пейсера. К моменту расставания у Пейсера создалось не особенно высокое мнение о Джоше. Ну что можно сказать о сотруднике, попавшем в банальнейшую советскую медовую ловушку? Время лечит раны, но с презрением дело хуже.

– Ну что, хочешь взяться за старое?

Пейсер разглядывал Джоша с выражением настолько загадочным, что тот чуть не заплакал от досады: Приди же, Леонид! Прочти мне, что на уме у этой заразы плиз-з-з!

Пейсер слушал Джоша и кивал. – Ну что же, интересно. Но главное то, что я рад, – что-то человеческое блеснуло за толстенными линзами его очков, – я рад, что ты не ходишь обозленный на весь свет, что ты не сдаешься, что ты пытаешься вернуться. Если из этого что-нибудь выйдет – неважно, большое или нет – я думаю, что тебе надо дать еще один шанс. Рим ты второй раз не потянешь. Знаешь насчет вхождения второй раз в реку? – Он чуть придвинулся к Джошу. – Я сам немножко буддист, знаешь. Мне кажется, что все, кто был во Вьетнаме, подсели на это дело. – Отстранился, как будто сознался в чем-то постыдном. – В любом случае не рассчитывай, что сразу тебе все на свете будет. Твой Лео звучит не просто многообещающе – он звучит как полный фрик, даже для русского эмигранта, и среди этой публики фриков хоть отбавляй.

Начальник КР Рэмблер по древу не растекался.

– А что, давай, тащи своего подопечного. Посмотрим, чем он дышит. Прошлое, контакты – все на свете. Пару сессий с психиатром, учитывая его претензии по этой части. Может до года занять. А ты как думал? Порядок один для всех.

Реакция Леонида была предсказуема:

– Никаких проверок. И не пойду я на встречу с твоим Рэмблером-Штемблером. Ты мой куратор. Твой ЦРУ доверху набит советскими шпионами. Американцы как англичане, только больше. Если у тех была «кембриджская четверка», то здесь наверняка есть «гарвардская восьмерка».

– «Кембриджская четверка» была сто лет назад, зачем ты к ней цепляешься?

– Ничего не было сто лет назад, прошлое всегда с нами! При первом же сигнале тревоги разведка избавляется от фриленса – так? В каждом кино одно и то же! Шпионаж – это те же шахматы, всегда приходится жертвовать фигуру! В лучшем случае пешку, а если надо, то и ладью!

Джош покачал головой. Только русские живут этими шахматными метафорами.

Леонид был параноик – как и все его соотечественники. Но как штатское лицо его можно было понять: ни один голливудский фильм про ЦРУ не обходился без шаблона, когда куратор жертвует своим агентом ради спасения более высокопоставленного агента или же ради неких смутно обозначенных государственных интересов («проклятые вельможи!»). Как правило, герой-црушник испытывал сочувствие или даже терзался муками совести при мысли, что придется сдать своего друга Бориса, искреннего патриота кантри-джаза и виски «Джонни Уокер Блэк», а также источника неуклюжих шуток о КГБ, которые куратор с большим смаком пересказывал коллегам за стаканом все того же Дж. Уокера. А уж если речь шла о женщине-агенте, тут вообще куратора ждали бессонные ночи и потные простыни. И, разумеется, потеря агента была той самой экзистенциальной частью взросления куратора и, может, даже оборачивалась парой морщин / седых волосков, которые впоследствии сделают его таким неотразимым для женского пола. Джош был вынужден признать, что этот образ привлекал его своим внутренним трагизмом.

– Вот что мы сделаем, – Лео давал указания; – ты мне дашь опросить и «прочесть» каждого сотрудника Агентства, которому ты меня покажешь. И никто другой не должен знать мои данные. Ты сделаешь мне оперативную легенду, другую фамилию, все документы и прочее…

Каждое слово падало кирпичом на голову бедного Джоша. Первое правило профессионального кодекса гласило: «Вы контролируете источник. Вы не даете источнику контролировать вас». Иметь дело с Леонидом было сплошным альпинизмом без страховки.

И опять Джош чувствовал, что застрял посредине. Конечно же, и Пейсер, и Рэмблер были правы: правила есть правила, если их не соблюдать, получится цыганская свадьба, а не разведывательное агентство. И в то же время аферизм Леонида неудержимо привлекал к себе Джоша. Непонятным образом он воплощал именно тот дух приключения, который изначально привел его в Агентство.

Зачем он поступил в ЦРУ? Хотел показать своим англосаксам – одноклассникам в Плющевой лиге, – что еврей из Нью-Джерси мог быть рыцарем плаща и кинжала? Его семья была не то чтобы против, но восприняла его решение с некоторым недоумением.

– Династия Конкордов не блещет славной военной историей, – сказал Конкорд-старший, профессор истории искусств в университете Ратгерс. – Я слыхал, что некий Конкорд занимался поставками сапог армии Севера во время Гражданской войны, но подтвердить это документально…

Судя по его выражению, он предпочитал бы иметь других предков, но что делать – еврейско-американских художников в девятнадцатом веке вообще кот наплакал.

– Это не совсем военная специальность, – сказал Джош. – Я не собираюсь прыгать в джунгли с вертолета.

– Я не уверен, что все это значит, – сказал отец. – Постарайся никого не убивать без особой нужды.

– Ирвинг! Что ты несешь! – воскликнула г-жа Конкорд. – Он должен стараться, чтобы его не убили.

С одноклассниками из Колумбийского Джош делиться не собирался. Во-первых, секретность; во-вторых, они были бы в ужасе. Он сделал исключение для Нормана, который уже был на Уолл-стрите и понимал «во-первых».