Вячеслав Гуревич - Мемуары шпионской юности

Ну и жизнь. Даже в секс-шоп не выскочишь, батарейки к фаллоимитатору купить.

Один в поле воин, выхожу на разведку. На автобус садятся внутри посольства, сходят внутри жилого комплекса.

Беру напрокат «Шеви» («Виза» от JC, скрип зубов слышно во Флориде). Пристраиваюсь в зад автобусу. («Постарайся, чтобы было как минимум две машины между вами» – да ты совсем обалдел, малой? В этом трафике?)

Едем по Благден, Тильден, догоняю слева, беспомощно щурюсь сквозь пелену дождя, слава богу, трафик плотнее не бывает. Не видать Аню! Я пытаюсь чуть-чуть подвинуться вперед – и стукаюсь об машину впереди. Даже не стукнул, скорее прикоснулся – хотя шины скрипнули так, что запросто мог быть инфаркт. Давай вытаскивай лупу, найди хоть полцарапины. Хорошие тормоза у «Дженерал моторс»!

Везет мне: «жертва» оказывается нормальным гражданином, лицензированный бухгалтер, СРА, в здоровенных очках в роговой оправе, опаздывает к ужину домой в Сильвер-Спрингс, жена рассердится – не любит разогревать, у сына завтра контрольная по алгебре.

– Это машина моего дяди, – сознаюсь я, глядя себе под ноги. – Я одолжил на интервью съездить. Министерство лесной промышленности. Теперь убьет.

Нам не нужны законы и постановления, мы два гражданина в демократическом обществе, мы всегда сможем договориться, тем более когда дождь как из ведра. Мы жмем руки, договариваемся пойти на футбол.

Автобус ушел.

Выпадение в осадок. Все что мне остается, – это купить флягу виски и употребить ее на месте. Обвинения в изнасиловании мне мало? Давай еще подышим в полицейский определитель алкоголя.

– Ты можешь хоть за гребаный руль сесть, чтобы я мог как следует вглядеться, там она или нет?

Обосрался малой. Трус с Плющихи. Весь риск – мне, повышение – ему.

Я потягиваюсь, деланно равнодушно:

– Давай про Рим покалякаем. Как ее звали? Стоп: она откуда приехала, Москва-Питер? Или с местечкового Юга?

Есть .

Ну, раз из местечковых, два варианта: Белла или Жанна.

Есть .

Смуглянка-молдаванка, пылкая-страстная, почти цыганка внешне, так? Ты с вашим психологом эту тему прорабатывал? Должен же был он тебя спросить, занимались ли твои родители сексом при тебе? В миссионерской позиции?

– Будешь хамить, назад в Караганду поедешь.

После двухсот ленивых перепалок мы наконец-то вышли в поле. Правый поворот на Гарфилд, левый – на Висконсин. Давай, давай… наконец-то мы поравнялись с автобусом. Солнечный день, это рисунок мальчишки… и тут же вижу ее, третье сидение за водителем, смотрит неподвижно вперед как робот в документальном фильме – как все они, впрочем. Капиталисты за окном автобуса должны видеть немое осуждение, никаких хиханек и тем более хаханек. Надзирательница сзади? Да зачем им надзирательница, они неустанно все друг на друга доносы пишут.

За дело. Надеваю детскую маску с фальшивым носом и усами а-ля Чарли Чаплин, которую я приобрел в Billy’s Toys. Достаю игрушечный телефон, корпус и трубка отдельно оттуда же, плюс пластмассовая роза оттуда же, общая стоимость $5.95 («Вот чек, JC, думаешь, вернут?»). Открываю окно. Подмигиваю девчонкам и начинаю «набирать» номер в самой что ни на есть драматичной манере, типа Чарли Чаплин звонит Эдне Первиэнс.

– Мне его нужно обойти, – JC шипит, – впереди нет никого, нельзя привлекать внимание.

Я выдаю им музкомедию по полной программе: я пою в телефон, я закатываю глаза, я верчу розой, я целую трубку – и девки замечают, хихикают, фыркают, толкают друг друга: «Смотри какой придурок американский! Чо, правда? Да нет, игрушечный! Ты посмотри, что он творит! Обкуренный небось!»

Наконец, она меня замечает. Я приподнимаю маску, чтобы облегчить идентификацию, и помахиваю рукой. Не смеется. Наши взгляды пересекаются. Она тут же отводит глаза, а я, глядя на нее в упор, продолжаю «набирать номер».

Домой, Петрушка. Сооруди-ка мне мартини, да покрепче. Двойной. Да в одну посуду лей, чего там.

Поместил себя под домашний арест. С телефоном на колене – настоящий, коричневый GE на кнопках – поглотил здоровенную пиццу Meat Monster (обрезки от разделки туши) и запил ее парой «Гиннессов». Телефон сохраняет молчание.

Перехожу к кофе и «Джеку Дэниэлсу». Джек тоже молчит. Листаю весьма посредственный романчик о безобразиях, учиненных казаками в Швамбрании в восемнадцатом веке. И в объятья Морфея. Морфей тоже молчит. Неодобрительно.

День второго секретаря посольства СССР Дмитрия Игнатьевича Пронина был полон смешанных чувств. С одной стороны, ЦСКА опять врезал Спартачку. « Харламов !» Все утро Пронин орал как сумасшедший: « Фир-сов! Ви-ку-лов! По-лу-па-нов! » И вприпрыжку ходил по кабинету: «Какие ребята! Золотые ребята!»

С другой стороны, на столе лежало дело сопливки по фамилии Чапайкина. Если бы все делать по правилам, она бы уже была на первом рейсе в Москву. Какой идиот притащил ее на этот мудацкий прием? Старый шпак Михайло, якобы торговый атташе, якобы нуждался в переводчике, как будто американцы жаждут услышать его треп о Калифорнии – да какого хрена он там делал? Я одобрил включить его в делегацию? Когда Центр начнет расследование, придется вертеться только так, Дмитрий.

Короче: тупую пизду Аньку пыталось завербовать ЦРУ. Какая-то полная чушь, бред, околесица. Как она попала в посольство, незамужняя? Ей место в консульстве в Нью-Йорке, полицейские штрафы за парковку в папочку собирать. Опять в кадрах бардак!

Что она могла дать противнику? Ноль! И он с самого начала следил за тем, чтобы у нее не было доступа ни к чему, потому что она получила свое место по большому блату. Если бы не ее папаша, старый пердун герой войны Василий Чапайкин, точить бы ей карандаши и считать скрепки на Смоленской до самой пенсии – или до замужества, что более вероятно.

У Пронина с Чапайкиным было о чем поговорить. Например, об Аниной маме, красавице Полине, с большими мечтательными карими глазами и белокурой копной волос; оба приметили ее на танцах в Центральном доме офицеров, оба пригласили ее на тур вальса. И Полина уже была его, она была без пяти минут Полина Пронина; о, когда ее обтянутый крепдешином зад входил в его заскорузлую ладонь – что могло сравниться с этим! Да плевать ему, что Чапайкин затаил на него! Подумаешь…

Оба служили в «Смерше», добросовестно истребляя вышедших из окружения терпил, которых немцы наверняка уже завербовали в диверсанты. А до этого Пронин обратил на себя внимание начальства в качестве командира заградотряда, поливавшего огнем отступавших красноармейцев. И сейчас Пронин задействовал старые связи и проверил Полину по каналам. И все! Сама Полина была из рабочей семьи, все на месте, но ее дядя по матери был, скажем прямо, неустойчивый кадр. Украинский националист! Пять лет в Соловках! Вышел по амнистии в 53-м. И кому какое дело, будь Пронин слесарем в Могилеве, но о карьере в органах с прицелом на дипслужбу с таким родичем пришлось бы забыть.