Вячеслав Гуревич - Мемуары шпионской юности

Теперь я мог в полной мере оценить преимущества изучения шпионских наук, обозначенных емким словом spycraft, которое JC произносил чуть ли не с придыханием. Был ли «хвост», или не было его, взоры чекистских ищеек прожигали дырки у меня в спине. По мере приближения к вокзалу моя нервная температура достигла эквивалента 38 градусов – а вдруг совейские меня опознали? Что если кто-то в римском офисе слил мои иммиграционные данные КГБ, они сравнили фотки и… да неужели команда JC действительно вмешается если что? Да кто я такой – очередной русский аферист, который уговорил црушного дурачка транжирить госсредства? Спасение совейских – дело рук самих совейских. Единственное, на что я мог рассчитывать, – это профессиональная гордость; если со мной что-то случится в самом центре столицы США, это будет пощечина американским силовикам, независимо от того, из России я или из Непала. Непонятным образом эта мысль меня успокоила.

Я нырнул в толпу пассажиров, как в море в жаркий день, стараясь «приклеиться» к самым невинно выглядящим персонажам – учительницам и секретаршам, хотя их было не так уж много, а типам в плащах я изначально не доверял. Наконец – вот он, перрон.

В Америке я открыл для себя, что перроны действуют на меня успокаивающе. Конечно, они отличались от советских; но по крайней мере хоть что-то в этой стране носило минимальное сходство со страной, откуда я уехал, в отличие от гигантских торговых центров и drive-thru, где бургеры совали в окно машины. Но сейчас я садился на фирменный нью-йоркский поезд Metroliner, и уверенность опять дала течку: меня обдало мощным чувством deja vu. И когда я небрежным шагом прошел в вагон-бар за «Будвайзером» – другого не было – d. v. продолжало расти.

Все это со мной уже было.

Много лет назад я сел на поезд из Ленинграда в Москву с тремя тыщами рублей в кармане. Сумасшедшие деньги для девятнадцатилетнего, у которого отец-счетовод зарабатывает 130 в месяц. Одна тысяча из червонцев и четвертных была зашита изнутри в заднее место штанов; одна пачка засунута в вонючие носки, небрежно брошенные поверх другой одежды в фибровом чемоданчике; и, наконец, одна прикреплена липучкой с внутренней стороны бляхи моего солдатского ремня. Все ради шести часов на поезде.

По дороге на Московский вокзал я остановился в магазине «Рабочая одежда» и инвестировал 20 рублей в телогрейку и пару кирзовых сапог.

– Портянки надо? – спросила продавщица с лицом и манерами армейского старшины.

«Где работаешь, тем и будешь», – подумал я.

Надо было бы, конечно, для комплекта. Но в «открытом» доступе у меня и было всего два червонца, и чтобы достать еще один рубль на пару портянок, мне пришлось бы удалиться в туалет, чтобы залезть в мой НЗ.

– Есть портянки, – пробормотал я. – От бати остались.

Вау. Сработало. Традиция. Старые портянки от отца к сыну. Это она всхлипнула или насморк? В Питере насморк был у всех. Ветер такой с Невы, революционно-простудный.

В телогрейке и кирзе я был натуральный зек, только что откинулся, показать вам на левой груди профиль Сталина? Нет наколки, ладно – по крайней мере славный гегемон, передовой крановщик на трудовой вахте. Главное, рот не открывать, чтобы не видели, что у меня все зубы целы.

Портянки я ненавидел всеми фибрами души. В городишке, где я вырос, с асфальтом было не густо, и весной-осенью без сапог никак. А где сапоги, там и портянки, которые я упорно не мог научиться правильно заворачивать. А покажись в носках, засмеют как маменькина сынка. Совок, чо – всегда найдется что скрыть от граждан-товарищей.

По дороге на вокзал я завернул на стройплощадку измазать сапоги для аутентичности. По привычке чуть не взял билет в купейный. В последний момент вспомнил о своей внешности и взял в общий. Расселся поудобнее, надвинул кепку и протянул ноги в грязных сапогах через проход, чтобы было виднее. Интеллигенты, проходите, вам здесь делать нечего. Ага, сходите к проводнику, попросите другое место. Проводница взглянула на меня оценивающе – фулюганить будешь? Ментов звать?

– Чо надо, – огрызнулся. – мамка в «Крестах» сидит, еще вопросы есть?

Покачала головой, ничего не сказала. Сердобольность русских женщин – одна из немногих констант в этой стране.

Три тысячи я конфисковал без особого труда у директора комка на Лиговке. Какое-то мутное дело с бижутерией от одесского цеховика. Я не вдавался. Есть, нет? Есть …

В Москву меня должен был сопровождать местный мордоворот по имени Кузьмич. Кто доверит сопливому девятнадцатилетнему такие деньги? Но в последний момент Кузьмич не явился.

– Нет его, – сказала жена по телефону. – Как пришел домой от тебя, так и не просыхает.

Я сделал ужасную ошибку. Я поддался на уговоры Кузьмича и дал ему аванс. Теперь он был надежно в когтях Русской Болезни.

И что мне было делать, сидеть в Питере и ждать, пока мне найдут другого мордоворота? В девятнадцать лет не ждут; в девятнадцать нам море по колено. Добавим щепотку банальной жадности: мне причиталось пять сотен, и если обойтись без Кузьмича, то я прикарманил еще стольник. Минус червонец, который я ему «выписал».

И вот теперь этот жадный сопливый пацан изображал из себя крутого мужика в телогрейке, замазанной кирзе и кепчонке, прикрывающей лоб с полдюжиной прыщей. Как ни тянулся я открыть «пингвиновское» издание «Красного урожая» Дэшила Хэммета, которое мне оставила тетка на Качалова, но крутые книжек не читают, а уж на английском и подавно.

Шесть часов. Пять ходок в туалет – ровно почасово, плеснуть на лицо холодной воды и успокоить нервы. Все получилось. Лиговка решила не связываться. Директор решил смириться. И то правда – разве для него это деньги? За неделю-другую наверстает.

На борту «Метролайнера» я «считывал» занятия пассажиров, уставившихся в свой кофе и «Вашингтон пост». Коммивояжер по парикам, преподаватель политэкономии из универа, госинспектор по жилплощади… ни одного майора Пронина.

Как мне расслабиться и в то же время оставаться начеку? Шпионов медитации учат? Так я эту дилемму и не разрешил. К счастью, до следующей остановки, «Аэропорт Балтимор-Вашингтон», ехать было всего полчаса. Действую по инструкциям JC и сотни триллеров и соскакиваю на перрон в момент закрытия дверей. Тут же завернул в станционный бар и пристроился у окошка. Вроде никто за мной не выскочил.

Я был неправ. Только я расслабился, мимо меня промелькнул мой куратор Джошуа Конкорд.

Я досчитал до двадцати и направился к выходу для персонала. На улице стоял здоровый черный мужик в комбинезоне, индифферентно затягиваясь «Кэмелом». Чуть заметным кивком он указал на приоткрытую дверь во дворе. Где я и обнаружил JC, сидящего на картонке с надписью «Lysol» в окружении аналогичных картонок с моющими средствами и пустых ящиков из-под пива. Хотя в целом он выглядел весьма импозантно в «Бёрберри» песочного цвета. Рот у него был до ушей.