Михаил Дорошенко - Чародеи

– Нет, нет, ни в коем случае!

– Жаль, – говорит он, поворачивается и уходит.

Его лицо меняется, и он превращается в Ротвеллера. Гафт или Витторган на выбор читателя-созерцателя.

– Ха-ха-ха, – смеется Ротвеллер. – Наше время еще не пришло, да, Кощеюшка? – обращается он к собаке на улице. – Но скоро придет! С-ко-оро мы вернем тебе облик кощеев. Ско-оро…

– Р-р-р… – рычит собака.

– Ведьм у нас хоть отбавляй, а Кощеев не хватает. Соловья-разбойника уже воссоздали, осталось тебя.

Собака пытается перевоплотиться и превращается в смесь бультерьера и ящера.

– Уже крокодилов по улице водят, – возмущается пожилая прохожая.

– Это не крокодил, а ящерка, – отвечает Ротвеллер. – Обыкновенный варан большого только размера. Уймись, маленький, еще не время.

– Какой-то баран безрогий! Что за жизнь пошла?

– Эх, Геаманта сейчас бы сюда! – зевает хозяйка

Все сидят в расслабленных позах, зевают, пьют кофе, раскладывают пасьянсы. Компьютерщик набирает на компьютере картинки в витрине – одну глупее другой. На экране видно, как от на улице люди шарахаются от витрины. Светящиеся тексты высмеивают прохожих. Хоттабыч показывает им непристойные жесты. Один из прохожих подходит и плюет в витрину.

– Опять нет клиентов, – вздыхает хозяйка. – Что такое, не могу понять. Кино какое-нибудь показал бы что ли… – обращается она к компьютерщику, – из своих…

– Заморочек, – подсказывает Калиостро.

– Минуточку, – прерывает их Пентиум. – Сейчас явится.

– Кто? Кто явится?

– Фурия.

С визгом тормозов в зеркале останавливается кадиллак. Из него выскакивает давешняя клиентка. Она несется к агентству, но возвращается, вытаскивает за руку сына и влетает в пустой холл.

– Срочно, срочно продайте… – она начинает метаться в поисках двери. – Где? Где?

Задрав юбку, Алена моет пол в туалете и напевает:

– А я не хочу, не хочу по расчету… а я по любви, по любви хочу…

– Где, где все? – обращается посетительница к Алене.

– Кто? – расправляется Алена, поднимая руки в красных резиновых перчатках.

– Где все?

– Там, – машет она тряпкой.

– Ой, что же ты делаешь? Шубу забрызгала. Ладно, с этим потом разберемся, – клиентка хватает сына за руку и утаскивает.

– Срочно, – влетает она в комнату, – срочно дайте нам еще одну Барби!

– А где прежняя? – спрашивает Калиостро.

– Она испортилась – срочно!

– Как испортилась?

– Бум! – изображает сын.

– Что значит «бум»?

– То и значит, что «бум!» Мальчик любит посмотреть, что внутри.

– Я булавкой ее, а она: «бум!»

– Вот, – подтверждает клиентка.

– Где останки? – кривится Калиостро.

– Какие останки, вы нам новую куклу давайте!

– Но у нас она была в единственном экземпляре, – разваливается в кресле Калиостро. – Так что…

– Хо-чу Бар-би! – начинает орать сын.

– Не плачь, сынуля, сейчас мы все выясним. Скажите мне честно: можете сделать еще одну такую куклу, а еще лучше две? Про запас.

– Лучше три, – вставляет сын.

– Да, лучше три!

– Что скажете, чародеи? – грозно вопрошает хозяйка. – Наступил момент, когда вы можете показать свой профессионализм. Молчите? Обращаюсь в последнюю инстанцию: что вы скажете, барон?

– Новую сделать нельзя.

– Хочу Ба-арби!

– Да замолчи ты, ма-альчик! – шипит Пентиум.

– Вы на него не кричите. Он нервный. Родился при советской власти еще. Предложите, что можно сделать?

– Необходимы останки, – указывает на клиентку Мюнгхаузен.

– Но мы… мы их выбросили…

– В па-амойку… – орет сын, – я ее хотел па-ха-а-аранить, а вы вы-ы-ыбросили…

– Давно выбросили? – спрашивает Мюнхгаузен.

– Только что.

– Найдите: восстановим.

– Сынуля, поехали!

– Ох, и тяжелая работа у нас, – вздыхает хозяйка. – Лучше бы я осталась в журнале «Магия». Там все было ясно. Приходили дамочки: мужа заговорить, чтобы налево не ходил, или кого приворожить. Пошепчешь что-нибудь невнятное, свечкой перед зеркалом туда-сюда поводишь, а там поможет, не поможет, неважно. Главное – деньги платили вперед. Правда, поменьше, но каждый день, а от таких клиенток сплошные беспокойства. Алена, неси чай!

– Приехали, – указывает пальцем Хоттабыч с дисплея.

– Ну, держитесь, – предупреждает хозяйка, – попробуйте только не сделать. Она всю контору нам разнесет.

С хрустом распахиваются двери, и в комнату въезжает мусорный ящик на колесиках.

– Вот! – вкатывает клиентка мусорный ящик в комнату. – Ищите!

– Вам из банка звонили, – объявляет Алена.

– Из банка?! – удивляется хозяйка. – Это хорошо. В банке клиенты солидные.

– Сказали, сразу пусть выезжают, как появятся.

– Да, это наш банк, – вводит чародеев в холл красивая женщина неопределенного возраста в строгом костюме с бриллиантовой брошью. – Припоминаете? – указывает она на экран со сценой рекламы Альфа банка.

Клиент что-то спрашивает сотрудницу, ему звонят по телефону, он отдает ей трубку. «Это вас». Она оборачивается, стоящие за стеклом коллеги показывают ей игрушечного мишку, поздравляют с днем рождения. Клиент говорит: «Это мой банк». Звучит музыка, поет Армстронг.

– Лет май пипл го-он, – прищелкивая пальцами, напевает сопровождающая чародеев дама. – Какая душевная песня. Я всегда плачу, когда ее слышу. Велела везде расставить мониторы и крутить целый день этот рекламный клип не нашего, к сожалению, банка, хотя сходство удивительное. У них – Альфа банк, а у нас – Альфа-Х-банк. Мы говорим Икс, а на самом деле «Ха» – это от Херца. Афанасий Херц, один из основателей нашего банка… ныне, к счастью, покойный… Я сказала «к счастью»? Оговорилась: к несчастью, конечно же. Ка-кая реклама, ка-кая музыка, а какая девушка! Она сейчас у нас работает, я переманила её из шоу бизнеса. Я ведь сама когда-то такой вот была: такая невинная, чистая, незапятнанная. Я комсомолкой, кстати, была до революции… девяносто первого года. Представляете? Как давно это было! Впрочем, как и все, как и… все…

Она подводит гостей к фонтану, на струе которого пляшет живая женская голова размером в волейбольный мяч – лысая, с крохотной челкой чуть выше лба, с узкими, восточными глазами.

– Это часть нашей проблемы, но об этом чуть позже. С комсомола и началась моя карьера. Я еще была пионеркой, нимфеткой. Выступала в самодеятельности, пела пионерские песни со сцены… «Взвейтесь кострами синие ночи… Мы пионеры, дети рабочих… Меня заметили и подарили партии. И я ей, то есть партии, пела, пела…

– В бане, должно быть? – ухмыляется Мюнхгаузен

– А вы откуда знаете? Вас что, тоже в бане дарили? Там меня и приняли в партию раньше положенного срока. За красоту и… пение! С этого и началась моя карьера. Мозес, Мозес, лет май пипл го-он! Душевная песня, не правда ли?