Алла Горбунова - Лето

Вещи постепенно исчезают. Образуются пустоты. Вчера ещё здесь был магазин, а сегодня нет. Здесь была парикмахерская, а сегодня нет. Пространства запираются на замки, сдаются в аренду. В мире всё больше дыр, разрывов. В городе исчезают здания, в лесу – деревья. Исчезает память, люди забывают друг друга. Соседка с седьмого этажа, с которой мама общается, не узнала маму. Мама её встретила, подошла поговорить и увидела, что соседка её не помнит.

Весной, когда сёла растворяются в вишнёвых садах, из больниц, домов престарелых и квартир своих взрослых детей сбегают лишённые памяти старики. Они не помнят свою жизнь, а помнят только свой дом детства. Они идут его искать, сбегают, чтобы в него вернуться. Они не знают своих имён и становятся пропавшими без вести. Они помнят названия исчезнувших, заброшенных деревень и идут туда в больничных тапочках на босу ногу, в свои порушенные дома, полные запаха исчезновения и медовой травы.

Весь день дождь, чуть прояснилось – и вышли гулять. Ходили смотреть на живущих во дворе кошек, у них там гнездо, их подкармливают. Егор впервые осознанно увидел дождевого червя. Долго его рассматривал, сидя на корточках. Впустил в своё сердце. Сказал: ты – хороший червь. Я люблю тебя. Червя скоро раздавят, но он получил место в вечности. Человеческий ребёнок в своей щедрости открыл для него врата. Будет там на дорогах извиваться, ползать.

Человек будет жить там, где его нет. Он будет петь там, куда улетает ветер. Там, где человек есть, где он не свободен от себя, – он не живёт. Когда он заснёт там, где нет ни вчера, ни завтра, когда он расстанется с собой, он будет жить. Он будет жить в этом нет, а там, где он есть, – он жить не может. Там, где его нет, он обретёт то, для чего создан, – жизнь. Там, где не было вчера, он будет помнить. Там, где не будет завтра, он будет строить. Там, где зарастают все тропы, он найдёт путь.

Леночка мне написала когда-то: «Мне иногда снится, что где-то бьёт свет. Неотражённый и неопределённый. И он не похож на звёзды или на свет яблок в ночном лесу. И мне бывает плохо от него и часто даже знать о нём тяжело. Но когда ты пишешь или говоришь, я понимаю, что вот его чистая трансляция происходит. Можно просто понимать и не бояться. Всё становится лучше и выносимей. Даже представить не могу, как ты справляешься с этим, как тяжело нести это всё без фальши, спорить с ежедневным градом витальности».

Свет бродит по миру неузнанным. Тот, кто его несёт, в мире подобен принцу в одежде нищего. Если он распахнёт плащ – из-под плаща польётся неотражённый свет. Он бьёт из его сердца, охватывает всё тело. Нужно ходить в запахнутом плаще, прятать свет, не показывать его сторонним людям. Подобно нищему в плаще, тот, кто несёт этот свет, стремится раствориться в толпе, ускользнуть, не быть схваченным. Ему ничего не нужно, кроме этого света, никакие блага мира. Однажды свет воссияет, и ничего, кроме этого света, не будет, но время ещё не пришло.

У мамы вся стена увешана дешёвыми софринскими иконами: Христос и Богородица, Николай Чудотворец, Пантелеимон, Лука, Иоанн Кронштадтский, Ксения, Матрона. Каждый вечер мама к ним обращается, с каждым из них разговаривает. Говорит: «Это моя работа». С тех пор как мама с помощью заговора на картошку свела себе пяточные бородавки, которые не уходили, сколько бы их ни удаляли другими способами, а тут ушли сразу, – мама поверила в народную магию. Ищет в интернете заговоры от разных болезней, жжёт церковные свечи, молится. Нашла заговор от поноса: «Лежит поле богато, в нём нора засрата, / Там срамной порог, там живёт хорёк… / Чтоб дристун ушёл от слова моего» – и стало помогать. Мама говорит: звучит смешно, но работает. Я, говорит, сама во всём сомневаюсь, но тут вижу, что работает. Тётя Лида маме сказала, что каждое утро, просыпаясь, надо три раза сказать: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». Мама говорит: «Каждый вечер, как бы мне ни хотелось спать, как бы ни было лень, я к каждой иконке обращаюсь, вначале благодарю, а потом уже прошу. Когда что-то очень нужно, обращаюсь к ним ко всем сразу и говорю: “Ребята, помогите, вы же команда”». Мама ходит к мощам, к чудотворным иконам, пьёт святую воду, боится порчи, недоброго взгляда. Маме нравится, что многие заговоры заканчиваются «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь», так что они как бы и заговоры, и молитвы одновременно. Мама читала заговоры от горла – горло проходило, читала от сердца – и проходило сердце. В роду у нас были две бабки-знахарки, колдуньи, может, в маме что-то от них проснулось.

Однажды во сне я видела иконостас на небе. Я была в очень плохом месте, там было двое карликов, и они беспрестанно мучили друг друга всеми возможными и невозможными способами. Они отрезали друг другу разные части тела, поедали друг друга и т. д. Когда один другого замучивал до смерти, тот воскресал, и всё начиналось заново. И я понимала, что они будут это делать без конца. В них не было ничего человеческого, ничего животного, это были чистые исчадия. И это повторялось снова и снова. Мне было там плохо, а потом я видела, как будто к окнам подошла вода, и это была какая-то чудовищная бледно-зелёная пена, и я увидела, что мои руки уже по локоть в этой пене, я пыталась её отмыть, но она не отмывалась. А потом всё изменилось. Я посмотрела наверх. Я никого не видела, ни лица, ни силуэта, но там, наверху, был вне форм и образов воспринятый иконостас, и створки были приоткрыты – я это не видела, но знала. И там было присутствие Бога, и это было переживание невыразимого восторга и любви, бесконечная радость – просто быть рядом, и такая сильная это была радость, что я, потрясённая, проснулась.

Лежала и вспоминала город. Там есть какой-то очень глубокий сектор, направо от центра, ощущение движущейся толпы, тёмно-жёлтое свечение, старинные дома, сложные улицы, постоянное углубление, зима или осень, вечер. В центре – что-то более лёгкое, яркое, светлое, мостики через Мойку, фонтанчики, арки, дворы Капеллы, близость дворца, лето, утро, музыка, цветы. Петроградка – страшная, древняя, монументальная, с затерянными улицами, демонами на домах, барельефами, жёлтыми деревьями, заброшенным кинотеатром. Дальше вспоминать стало сложно. Боли. Шея, затылок, всё ломит, отдаёт в ключицу. Шею как будто сзади трогают чьи-то пальцы, боли за ухом, какие-то шарики перекатываются в ушах при глотании. Голова как будто заложена ватой, становится легче, когда открываешь окно – дышишь.

Новости о дальних знакомых, заболевших коронавирусом. Говорят, скорая не приезжает, долго ждать, большая очередь, врачи болеют. Звонила Саше Секацкому узнать, как его дела, – последний раз виделись с ним давно, вместе выступали в РХГА с ним и с Н.Б. Соскучилась по нашему общению. Когда всё это закончится, надо наконец увидеться.