Максим Обухов - Жиль

Не давая никому объяснения, тусклые краски ожили, сделав стены ярче и светлее. Деревья наполнились черно-зеленым светом.

Глаза слипались, Петр готов был спорить, что уже спит. Он лежал на кровати, укрывшись одеялом, как вдруг почувствовал дуновение ветра. Весенний запах и теплое дыхания нескольких холодных капель, что упали на лицо. Художник почувствовал прикосновения мокрых волос.

На секунду он открыл глаза и увидел голубую бездну в виде глаз, небольшой нос и пухлые губы. Большой палец, приставленный ко рту, просил тишины.

– Кто ты? – спросил испуганный художник, но женская рука прикрыла ему рот.

– Не выдавай меня, – она моментально нырнула под кровать. Вовремя. Раздался скрип старых досок, что дрогнули под знакомой грузной походкой. Дверь распахнулась и на пороге появилась Агафья, включив свет.

– Где она?

В этот момент лучше притвориться спящим. Художник повернулся к стене и попытался немного похрапеть. Получилось хрипло, неестественно и Петр замолчал. Зажмурил глаза от света. Голос у Агафьи сорвался на истеричный:

– Где она!

Ему хотелось провалиться. Агафья требовала ответа, притоптывая ногами, заглушая вырывающийся гнев. Ее глаза шерстили по полу, кровати, тумбочке, подоконнику и окну. Они не могли поймать бунтарку.

Беглянку спасала простыня, которая тянулась до пола, и надежно укрывала, давая убежище.

– Проснись тунеядец! – кричала сумасшедшая. Петр раскрыл глаза и осмотрел раздвоенную фигуру. Перед ним было треугольное сморщенное лицо, с пылающими глазами. Небольшой ротик, пошевелившись, произнес:

– Девка где?

– Какая? – он сказал отстранено, старательно делая вид, что не понимает, чего от него хотят. Лгать он не умел, махать кистью получалось лучше, но в этот раз сыграл великолепно. Агафья поверила его словам, хотя острые глазки так и прыгали по комнате.

– Не дури, девку видел? Признавайся, не тяни!

– Я спал.

– Узнаю, что скрыл, придушу.

Агафья понимала – нельзя терять время и выскользнула из палаты. Ее шаги поглотил бесконечный коридор, уходящий в пустоту. Не много погодя, вынырнуло улыбающееся лицо.

– Ушла?

– Да, – кивнул художник, осознавая, что ходит по острию ножа.

Его гостью освещал лунный свет, что нежно спускался из окна. Блондинка с горящими глазами уселась на пол, рассмеявшись, прикрыв рукой рот.

– Прости, забываюсь.

Она нырнула под кровать и вытащила большой рюкзак, запустив в него руки.

– Ну, рассказывай мне?

Петр посмотрел на странную гостью, не понимая, что она хочет. Она, не дождалась ответа и подняла голову.

– Я продела такой путь, чтобы ты молчал?

– Ты меня знаешь? Слушай, если эта Кикимора сюда войдет, нам обоим не поздоровится?

– Я думала, что художников волнуют только возвышенные дела.

– Какие?

– Картины.

– Я растерял свой дар. Теперь я стал обычным человеком.

– Но я видела твои работы. Они прекрасны, столько красок, мне показалось, что я чувствовала…

– Хватит.

Он махнул рукой, прося ее не говорить ни слова.

– Такой талант нельзя потерять. Я помню, как ты носился по выставке со своими картинами, но когда я увидела ресторан «Один-Два-Три» и эту прекрасную девушку за столиком, я просто была поражена.

– Это лишь слова.

– Если это были бы просто слова, никто не решился бы проделать такой трудный путь, чтобы увидеть тебя. Ты слышишь, как носится Агафья. Если честно, я хочу бежать, но перед этим увидеть тебя.

– Меня?!

– Про тебя много говорят в этих стенах.

– Заметил, сегодня я подрался с клиентами этого «веселого» дома. Они порвали мой пиджак, истоптали полотно и в итоге у меня отобрали краски, кисть и возможность рисовать картины.

Девчонка улыбнулась

– Ты особый клиент этого заведения. Тебя от всех прячут. Всем пациентам запрещено к тебе подходить, не говоря том, чтобы заводить с тобой беседу.

– Это почему?

– Ты опасный, – она нагнулась к нему ближе, – ты не такой как все и этого боятся. По мнению руководства все должны уткнуться в землю носом и молча нарезать круги. Ты, как сумасшедший, ходишь, пишешь и еще размышляешь. Самый большой грех в доме – думать.

– Но ты такая же.

– Это верно, но не такая опасная как ты. Я живу далеко, и добраться до меня практически невозможно. Я закрыта сотнями дверей и защищена байками, что пускает про меня Агафья. При этом все пытаются огородить именно тебя, чтобы ты не заразил нас своими мыслями.

В это время, она, как ловкий фокусник, достала из рюкзака упаковку резаного сыра и запустила его в рот, протянув художнику. Он лишь отмахнулся.

– Весь персонал от главного врача до медсестры придерживаются строгих правил. Им важно, чтобы никто ничего не хотел. Чтобы все расползлись по палатам и в особый час выползли на процедуры. Им лучше, чтобы мы все уснули и больше никогда не просыпались. Спали мило в своих палатах.

– Меня, кстати, зовут Евангелина, – она вытащила из сумки бутылку шампанского.

– Шампанское! Откуда ты его взяла?

– Контрабанда. Слушай мне тебя называть весь вечер художником?

– Я, Петр.

– Вот и прекрасно, Петр, не хочешь открыть? – она протянула ему бутылку.

– Откуда ты? – спросил Петр, потянул пробку, и крышка вылетела с небольшим грохотом.

– Я из правого крыла.

– Но там никто не живет.

– Это очередная байка дома, – она подняла бутылку и сделала несколько глотков.

– Крыло не такое многочисленное. Зато здесь живут самые буйные и необыкновенные люди. У нас даже есть запретное место, третий этаж. Это самое последнее место для провинившихся. Туда отправляют неисправимых. Представляешь, даже самые отъявленные, плачут, как дети, чтобы только туда не попасть.

Евангелина кивала головой в подтверждение своих слов, вливая в себя шипящую жидкость, закусывая сыром, начинённым грецкими орехами.

– Что там, на третьем этаже?

– Там живет девушка, одна, среди огромного количества палат. Она постоянно что-то шепчет. Ее называют шептунья. Говорят, кровь замирает, сердце прекращает биться от ее шепота. Медсестры ходят туда парами. С медперсоналом там постоянно происходят несчастные случаи.

Врач туда ходит с медбратьями и двумя сестрами, и еще главной медсестрой. Бывают не более получаса, надолго не задерживаются.

Поверь, ее шепот укрощает самые буйные, не управляемые головы. Медсестрам достаточно показать пальцем вверх, как они замирают от страха. Один пациент, кому грозило переселением на третий этаж, выпрыгнул из окна.

– Погиб?

– Нет, говорят, что за всю жизнь погиб только один пациент Б.

– Расскажи про него.

Она улыбнулась, сделала несколько глотков, приблизилась и продолжила рассказ.

– Этот пациент спал по несколько недель. Все время рисовал один и тот же портрет, пока окончательно не сошел с ума. Одна женщина утверждает, что он переродился в тебя. Поэтому я пришла на тебя посмотреть.