Анна Демиденко - Ромашковое поле

Я оставил портфель в прихожей, щелкнул выключателем ванной комнаты, тщательно вымыл руки и лицо, намочил взъерошенные волосы, и пошел к столу. Подумать только! Катька уже сидела за столом и уплетала еду, даже не помыв руки!

Я поглядел на бабушек, но они, казалось, этого не заметили. Бабушки забрасывали друг друга вопросами, суетились возле стола, носили из кухни горячие блюда и дарили друг другу гостинцы, смеялись над шутками, понятными им одним, обсуждали новости.

Меня усадили рядом с Катькой. Мы покосились друг на друга, но так и не заговорили. Но бабушек это не интересовало. Они были совершенно счастливы, и никак не могли наговориться друг с другом.

Катька ела молча. Она брала своими пухлыми немытыми ручками буквально всё, что было съедобно: сыр, кружки колбасы, пирожки. Я ужаснулся. Нам в школе говорили, что каждый раз перед едой нужно мыть руки. Вот вам и Катька-отличница!

Я взял вилку и, сделав умное лицо, сказал:

– Может у вас, в Казани, принято есть без столовых приборов и не помыв руки, но у нас обедают по-другому. С вилкой и ножом. Неужели вас в школе не учили этому?

Катька расхохоталась:

– Учили в первом классе! Между прочим, мы уже сами ходим до столовой на большой перемене. А ты, четвероклашка, всё также с учителем? Стыдоба. Чистюли из города Пыльного! Ха-ха-ха.

Я покраснел от злости и обиды. Какая же наглая эта Катька! Но больше всего меня раздражало то, что она берет еду из общих тарелок своими грязными руками.

– Сходи в ванную и помой руки, свинья! – сердито прошипел я.

Это было ошибкой. Катька бросила жареную курицу и больно схватила меня за волосы. Несколько секунд мы молча боролись на диване, причем Катька натужно пыхтела, ее перекошенное лицо стало пунцовым. Наконец мне удалось отцепить ее жирные руки и отсесть от нее подальше. Как ни странно, бабушки снова ничего не заметили, а Катька продолжила кушать курицу, как ни в чем не бывало.

Жалко, что девчонок не бьют. Некоторым особам хочется дать заслуженную затрещину! Мне было особенно обидно из-за того, что я весь пропах жареной курицей.

Доев, я сказал спасибо и вышел из-за стола, окатив толстощекую Катьку презрительным взглядом.

Я взял портфель и пошел к Серёже. Мы часто делаем уроки вместе.

Из-за соседней двери слышалось бормотание радио Петра Ивановича. Следующая дверь, обитая дерматином с такими же пуговицами, была Сережина.

Я несколько раз постучался и, не услышав ответа, надавил на дверную ручку и толкнул дверь.

– Тетя Таня? Дядя Женя? Коля? Сережа?

Никто не ответил.

Из кухни вышел упитанный лабрадор по кличке Кельт. Он посмотрел на меня умными глазами, сделал два шага и уткнулся в руку.

– Мой замечательный Кельтик! Хороший пёс. Хороший!

Я обнял его, потрепал по голове и похлопал по правому боку. Мне очень хотелось получить такую же собаку на день рождения, но бабушка каждый раз возражала: «Кто будет ей заниматься? У тебя школа, домашние задания, математический кружок, походы. Мало мне дел по дому на старости лет?». Поэтому я присоединялся к Серёже, когда была его очередь гулять с Кельтом. И представлял, что это и мой пёс.

Довольный Кельт уселся, поскреб шею задней лапой. Затем он с легким стуком улегся в прихожей и, положил голову на лапы, стал следить за мной своими умными глазами.

Я разулся и прошел в Серёжину комнату. Тётя Таня всегда мне говорит: «Если Серёжи нет дома, то не стесняйся, заходи! Мы всегда рады тебе». Там я сел за письменный стол и достал тетрадки с учебниками. Сделав уроки, я уселся в кресло-качалку и стал разглядывать карандаши в старом стаканчике из папье-маше, затем цветные кнопки на карте СССР – это города, в которых мы с Серёжей мечтаем побывать, когда станем взрослыми.

Наконец, я наклонил голову и начал читать названия на корешках книг, аккуратно расставленных в шкафу из тёмного дерева с дребезжащими стеклянными створками. У Серёжи есть одна замечательная книжка об экспедиции Амундсена к Южному полюсу. Я перечитывал её раз восемь! Мне она очень, ну просто очень нравится! И сколько я ни разглядывал книги, мой взгляд как магнитом тянуло к оранжевой обложке с острыми черными буквами.

Я часто спрашиваю почитать эту книгу, и тогда Серёжа отодвигает дребезжащее стекло шкафа и вручает мне потрепанный «кирпич» с бородатым дядей на обложке.

– Скоро приедет дедушка, он привезёт мне точно такой же экземпляр, только новый. Подарю его тебе на день рождения.

Внезапно я проснулся. Я лежу в полумраке, головой на жёсткой ручке кресла-качалки. Сердце колошматит как пестик в ступе, поскольку только что нас окружили людоеды, черные как смоль, в набедренных повязках и закидывают горящими стрелами. Видимо я заснул, когда изучал корешки книг.

Неожиданно раздался громкий стук, затем долгое шумное покашливание и тишина. Это точно не Сережа, его родители или брат! Я испугался, что в квартиру прокрались воры. Внутри всё похолодело. От ужаса я подскочил в кресле и зачем-то бросился под кровать. Я совсем забыл о проклятой стеклянной дверце, и теперь она предательски звенела в полнейшей тишине. Меня прошиб холодный пот.

Тут же раздались шаркающие шаги, щелкнул выключатель и в ярком свете я увидел незнакомые ноги в серых штанах со штрипками, обутые в любимые темно-синие тапки дяди Жени. За тапками семенил Кельт, который сразу меня нашел. Он радостно взвизгнул, нырнул под кровать и лизнул меня дважды прямо в лицо. В ту же минуту раздался незнакомый трескучий голос:

– Русский язык, четвертый класс. А Серёжа в пятом. Интересно… Кхе-кхе. Вылезайте молодой человек.

Сгорая со стыда, я выполз из-под кровати, поднялся и взглянул на незнакомца. Я увидел перед собой доброе лицо, похожее Сережино, только всё в мелких морщинах и седые волосы.

– Ну, теперь рассказывайте, кто вы такой и что тут делаете.

Я стукнул себя по лбу и простонал.

– Вот я болван. Мне же Сережа рассказывал, что он с родителями уедет в Москву к Кольке! И что к ним из Казани приедет дедушка, это же вы, да? Я друг Серёжи. Мы вместе делаем уроки, а после гуляем с Кельтом. Я ждал Серёжу и случайно заснул. А потом испугался вас.

Сережин дедушка залился хохотом, а я, опустив глаза, стоял перед ним. Мне было ужасно стыдно. Насмеявшись, он присел в кресло-качалку и пристально стал смотреть прямо мне в глаза.

Я поспешно принялся лепетать слова прощения. Но он перебил меня и сказал с улыбкой:

– Да, я Серёжин дед, Сергей Семенович. Тебя как звать-то?

– Гришка.

– Григорий, значит. В детстве у меня был друг, тоже Гриша, кстати. Ну да ладно.

Сережин дедушка хлопнул ладонью по штанине и поднялся с кресла-качалки. Стеклянная дверца снова задребезжала.

– Пойдем, Григорий, поужинаем.