Татевик Гамбарян - Мне бы в небо. Часть 3. Там, где нас не догонит ветер

Теперь я понимаю, почему меня так сильно тянуло к Францу: он был таким же, как и я. Из него не нужно было вытягивать никаких чувств, он готов был дарить их днями и ночами. С ним все было прекрасно: каждая секунда будто постановочная, а вокруг, как в театре, красивые декорации. Иногда казалось, что даже музыка включалась в подходящий момент. Конечно, она звучала в нашем воображении, но мы слышали ее так отчетливо и громко.

Однажды у нас с матерью был такой разговор:

– Ты живешь в мире своих иллюзий, и знаешь, что самое страшное? Ты теряешь связь с реальным миром… – говорила она.

– Что же в этом страшного? – Не понимая ее, спрашивала я.

– А то, что когда-нибудь ты изменишься… и поймешь, что потеряла все то, на чем держалась твоя жизнь. Это страшно.

Я больше ничего не сказала ей. Не потому, что ее слова напугали меня – я не боялась остаться в одиночестве. Мне просто не хотелось спорить.

Мы сидели у моря, и Луис сосредоточенно слушал меня, вникая в каждое произнесенное слово, боясь что-то упустить из общего смысла. А я говорила и говорила…

– Нет смысла ничего скрывать от тебя. И мне не хочется этого делать. Ты один из тех немногих людей, которые постараются понять, я точно знаю это… Мне тяжело. Я звоню Гаю уже второй день, он не отвечает. Что же делать? Бросить больного отца, маму и вернуться? Но что я скажу ему? Что все время врала? Что изменяла? Как же это мерзко звучит… я так презирала это слово. А сейчас презираю еще больше. Почему мы становимся теми, кого ненавидели?

Создавалось ощущение, что я говорю сама с собой. Вряд ли Луису было по силам разобрать весь тот несвязный лепет. Когда я замолчала, он все еще пристально вглядывался в мое лицо, и от этого взгляда у меня побежали мурашки по телу. Я и не знала, что Луис может так смотреть…

– Аврора, я тоже буду с тобой предельно откровенен. Во-первых, потому что люблю тебя и желаю счастья, а во-вторых, мне хочется хоть немного распутать этот узел…

– Иначе он нас всех задушит… – я все еще говорила сама с собой.

– Послушай. Вы с Францем мне дороги, и я хотел бы видеть вас вместе.., то есть хотел бы, чтобы у вас что-то вышло. Но я вижу, что это невозможно. Объясню, почему… – добавил он, увидев мое изменившееся выражение лица. – Я вырос с Францем, я знаю, какой он. Тебя не так хорошо знаю, конечно, но за время нашего знакомства я убедился в том, что ты умная и перспективная девушка. Тебе нужен такой человек, как Гай, который сможет быть твоей опорой, помогать и поддерживать. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я покачала головой, словно ничего не понимаю. Но мы оба знали, что мысленно я соглашаюсь с ним. Луис говорил именно то, что я сама доказывала себе много раз. Странно, но от него я никак не ожидала услышать таких вразумительных размышлений, и все то время, пока он говорил, во мне назревала какая-то обида. Он один из самых близких людей для меня, и не верит в то, что моя мечта исполнима. Я сама в нее не верила, но хотелось искать поддержки в окружающих. Хотелось лицемерия со стороны друзей, как бы удивительно это не звучало. Ведь правду воспринимать порой слишком тяжело.

Мы поговорили еще немного, и Луис проводил меня до дома. На прощание он сказал, чтобы я попробовала поспать. Дома никого не было, и я воспользовалась одиночеством, чтобы ненадолго вздремнуть в гостиной. Проснулась от шума в прихожей.

– Аврора, ты дома?

– Да, мама.

– Отца завтра выписывают, я накупила продуктов, приготовим праздничный ужин и позовем всех наших друзей. Как тебе такая идея?

– Нравится, – ответила я, забирая из рук матери тяжелые пакеты, – почему ты меня не позвала с собой? Была в больнице?

– Тебе нездоровилось с утра. Я подумала, прогулка на свежем воздухе с Луисом избавит тебя от головной боли.

– Мне теперь намного лучше. Что будем готовить? Кого позовем? Папиных друзей? Твоих подружек?

– Только самых близких. – Она улыбнулась мне какой-то таинственной улыбкой. – Скажи Луису, Францу и Тео, что мы завтра их всех зовем в гости. С родителями, конечно же.

Мама была слишком увлечена своей идеей и подготовкой к ужину, поэтому я не нашла в себе храбрости возразить ей. Мне пришлось сделать вид, что я рада и с удовольствием приготовлю с ней разные блюда. Но рада я была только выздоровлению отца, и теперь искала повод скорее уехать в город.

По отношению к матери я была слишком несправедлива. После отца она стала единственным человеком, кому я ничего не рассказывала… вообще ничего. Она по-прежнему оставалась уверенной в том, что мы с Гаем поженимся. Мне и самой хотелось верить в это, но, зная Гая и его характер, я готовилась к худшему. Я искала всему этому какое-то объяснение, чтобы хоть как-то оправдаться перед близкими людьми, возлагающими на меня слишком большие надежды, и понимала, что каждое сказанное мной слово выступит против меня. Нет никаких оправданий. Я виновата, и вскоре все осудят меня. Я знала, что между мной и мамой испортятся отношения, как только она узнает… я не оправдала ее ожиданий. Родители тяжело прощают ошибки своим детям, особенно тем, от которых они ничего подобного не могли ожидать.

Я решила, что уеду сразу после того, как отца привезут домой. Придумаю какой-нибудь повод, связанный с Валери или с работой, и сяду в поезд, не дождавшись ужина. Я больше ни дня не смогла бы выдержать в этом неведении. Мне нужно было срочно поговорить с Гаем, даже если этот разговор будет самым тяжелым в моей жизни. По крайней мере, я буду знать, что он цел и невредим.

На следующее утро я поговорила с Валери, от Гая по-прежнему не было никаких вестей. После разговора у меня начали дрожать руки, сердце беспокойно забилось. Я уже не надеялась, что он ответит на мой звонок, но все равно набрала его номер. Гудки… трудно передать, что я испытывала в тот момент. Мне казалось, что я упаду в обморок, если сейчас в трубке прозвучит его голос.

Он ответил. Молчанием.

Я слышала его дыхание… Осознавала, что мне нужно говорить. Но я забыла все слова, забыла свой голос…

– Я слушаю. – Сказал он спокойно.

Но сколько боли было в этом спокойствии! Я зажмурила глаза и попыталась произнести его имя, но ни звука… я потеряла дар речи. Его дыхание стало раздраженным, учащенным. Я все ждала, когда он прервет связь…

– Так и будешь молчать?

– Да. – Это было сказано так слабо, так тихо. Но он услышал.

– А зачем позвонила?

– Поговорить…

– Говори.

Каждое его слово резко обрывалось. Словно он заранее заучил эти реплики, говорил без каких-либо чувств, сухо и совершенно безразлично. «Он меня больше не любит… ни капли» – подумала я.

– Не знаю, с чего начать… нам надо встретиться.

– Ты уже в городе?

– Нет. Но сегодня возвращаюсь.

– Хорошо. Я напишу, когда буду свободен.