Ярослава Предеина - Магия жизни бабки Манефы. Открой мОгию своей жизни…

– А ничё-ничё, Иванушка, не пужайси меня, чай, не змей я… не Горыныч, – и всплеснула руками. – Де-е-ед, ну ты гля-а-ань! Чего на белом свете деется-то: чудо чудное, диво дивное! Это што же нонча Левша-то русский замастырить могёт!

На столе лежало небольшое зарядное гнездо, в центре которого находилось устройство размером чуть меньше мухи, снабжённое четырьмя уж и совсем маленькими лопастями. Рядом, на подставке, стоял монитор, похожий на небольшое блюдо.

И тут перед молодым человеком, как отвесная стена скальной породы, выросла задача: объяснить бабке принцип работы устройства и тех возможностей, что оно даёт, на понятном ей языке. Задача эта выглядела именно как стена, ибо он тут же осознал, что языки изъяснения у них различны. Ни один термин из тех, какими Иван собирался привычно описывать устройство, не мог быть понят человеком, не вхожим в технократический мир, породивший это устройство! Ну, а уж тем более – бабкой.

Добрый молодец непроизвольно принял позу мыслителя…

– Гвидо-о-он, свет мой зоревый, внучеком когда-тоть воплощённый! Ты ли это?!!

Иван медленно поднял голову, округлив глаза, челюсть же его оставалась где-то в районе тимуса… Тут бабка, щурясь на устройство, разглядела его поближе и вынесла изрядный, но мягкий вердикт:

– Мимо!

– Чего мимо?!

– Мимо острова Буяну, – напевно произнесла бабка, а затем отчеканила: – Обозналася я, дюже схож!

Затем, умильно сложив ладони у подбородка, снова перешла на певучую речь:

– Экой славной комарик-от! Везде не замечен летат, всё на белом свете видат, да мне всё, поди, докладыват да показыват! Да, Ванятка?

Иван с трудом подобрал челюсть и кивнул утвердительно. И попытался осмыслить тот короткий, но ёмкий и исчерпывающий ряд образов, коими бабка обрисовала функционал сложнейшего устройства…

– Дак ить так и стану кликать его – Гвидонушкой, – бабкино лицо расцвело улыбкой, зарумянилось, и будто даже стало рассеивать сияние. – Имя-то, – пояснила она, – есть у всего в миру, и оно мно-о-гое определят!… Благодарствую, Ванюша, батюшке твому!

Теперь Гвидонушка был, видимо, прочно и естественно приписан к бабкиному хозяйству, поскольку она тут же озаботилась поставить его на довольствие:

– Чем питатся сия небесна тварь?

Добрый молодец, наконец, пришёл в себя. Выяснив у Деда местонахождение единственной розетки в избе, которая оказалась, конечно же, свободна, он воткнул в неё компактный блок питания с гнездом и осторожно, двумя пальцами, взяв квадрокоптер, усадил его в гнездо заряжаться. Тот и впрямь был похож на комара.

– Поди-ко, и от Солнышка Красного заряжатся? – уточнила вдруг бабка. Вконец растерявшийся от продвинутости бабки, Иван кивнул.

– Тако уж с Начала Времён повелося, что Светило всему жизнь даёт, обогреват и напитыват светом.

Бабка Манефа улыбалась и была явно особо счастлива. Гвидоша, заряжаясь, чуть заметно вибрировал.

– Эко глазок-от закатыват, чай, услада ему – питаться!

– Чой-то срамным местом он питатся! – вдруг иронично изрёк Дед, до того молчавший.

– Ты чё ишшо, старый, удумашь?! Сам знашь – нетуть срамных мест на тели, всё годно к делу и почётно! Энто он пузиком припал… Ну, али зародом, – заступилась за Гвидонушку бабка. Потом повернулась к Ивану с неожиданным вопросом:

– Размножатся?

Иван, развивший за короткое время общения со стариками свою сообразительность в разы, серьёзно и уверенно заявил:

– Только в лабораторных условиях, но… Эта единичная, уникальная модель серийность не предполагает. Аналогов нет!

– Сердешна животинка-а-а! Так и не с кем ему душу отвесть… Весь-то в служении!

Бабкино воззрение на мир позволяло оживотворять всё сущее в нём, ко всему относиться как к живому. И это будило в Иване то ли глубинную память, то ли уважение к этим старикам, которые не только не были немощны, а, наоборот, ощущались мощными опорами, на которых держался мир.

Их житьё-бытьё не содержало сожалений об ушедших годах и молодости, бесплодных переживаний о том, «куда катится этот мир». Создавалось устойчивое ощущение, что они сами и катили его, куда надо, заодно правя и выравнивая Путь.

Из глубин сознания Ивана вдруг выбулькнул совершенно невозможный для него образ: «СтарЫе – это боги под прикрытием!» Усмехнувшись своей нелепой выдумке, Иван стал прощаться.

Уже миновав сенцы и выйдя на широкий двор, Иван спохватился, что забыл о настройках сканера квадрокоптера, и попытался выдать бабке чёткий и простой алгоритм действий по активации устройства. Про «сетчатку глаза» она явно не поняла, зато после фразы «отпечаток указательного пальца», бабка напевно отвечала:

– А ты, милок, напрасно переживашь: и перстом укажу, и с глазу на глаз с им повидаюсь… Ты, главно, в дорогу-то дальню, мысли беспокойны не бери. Оставь их тута же, у обочины-то…

А на обочине уже располагался козёл. Вернее, задняя его часть. Передняя же помещалась в машине, которую Иван не потрудился закрыть по приезду.

Козёл явно медитировал, обозревая недра нового для него «явления», упёршись передними копытами в водительское сиденье.

– Сократ, кудыть ты!.. – укоризненно воскликнул Дед, и, вытаскивая козла из машины, проворчал, слегка кряхтя: – Сократ мне друг, но… в Сколково не пустют.

– …тем самым много потеряв! – весело продолжил шутку Деда Иван.

На сиденье обнаружилось два чётких следа от Сократовых копыт, которые, по всей видимости, прежде ступали в полувысохшую лужицу рядом с машиной. Дед поскрёб задумчиво в бороде, философски резюмировав сей факт:

– Кажный стремится оставить после себя свой, непременно вещественный, след. Запечатлев в материи, так сказать… написать, штоб потом не вырубить и топором. Видать, это единственный способ, штоб тебя не переврали, передавая твои знания потомкам, да, Сократ?!

Тот был не расположен ни к прениям, ни к ораторству, и побрёл в сторону.

Появилась бабка Манефа, держа в руках свёрнутый кусок льняной холстинки:

– Ванюша, возьми с собою, не побрезгуй, мой пирожок-подорожничек! Авось да пригодится, ежели захочешь собой самим оставаться, принудительного тягла избежать да силу понапрасну не сливать… А на тряпице-то, тута, берёзовым угольком начертала – так ничё поди? – эт на удачу отменну…

Попрощались. Бабка незаметно утёрла слезинку… И тут Иван почувствовал, будто натянулась некая нить, что образовалась за время его гостевания у стариков и связывала теперь его с ними. И в том внутреннем пространстве его, где она брала начало и крепилась, создалось такое предельное её натяжение, что это причинило Ивану лёгкую щемящую боль.

Но Дед заручился обещанием Ивана бывать у них и без повода, запросто, а бабка обняла так тепло и мягко, что эта душевная связующая нить стала упругой, тянущейся, как ласковая струйка света, не потеряв при этом своей прочности. Боль растворилась.