Виктор Свинаренко - Белуха. Выпуск №6

Открыв коробочку, Верочка с нежностью посмотрела большими голубыми глазами, опушёнными густыми ресницами, на её содержимое, вновь глубоко и тяжело, как женщина, придавленная вечными заботами о семье, вздохнула и стала медленно перебирать маленькие ситцевые лоскуточки в надежде, что в глубине её может быть спрятался белый лоскуток ткани, не замеченный ранее. Белых кружевных тряпиц в коробочке не было. Верочка ещё раз тяжело вздохнула, взяла ножницы и после напряжённой работы выкроила заготовку для юбочки. Через час новый сарафанчик украшал тоненькое тельце Любочки.

Летние дни с рыжим солнцем на голубом небе в этот год давно не видели дождя. Зелёная трава, взросшая весной буйной густой лентой вдоль заборов, пожухла и потеряла свой блеск. Даже лопухи, в благоприятные времена выраставшие почти в Верочкин рост, в эти знойные летние дни скукожились и скрутились в жгуты.

Посёлок тих, ни ветерка. Лишь изредка, взбивая клубы пыли, пройдёт по грунтовой дороге, понурив голову, старая лошадка, тянущая скрипучую телегу с древним ездоком.

Верочка стояла на крыльце, – у раскрытой двери, ведущей в тёмный зев барачного коридора, и широко раскрытыми глазами смотрела на незнакомого мальчика—ровесника, мастерящего перочинным ножом кораблик из толстой сосновой коры.

– А лужу ты нигде не найдёшь, – подойдя к нему проговорила Верочка, и присела рядом.

– Мне и не надо никакой лужи! – не отрываясь от занятия и даже не взглянув на собеседницу, буркнул он. – Меня папа в воскресенье на рыбалку возьмёт, а на реке знашь скоко воды.. уйма!

– Дак, то на реке—е—е!

– Реке—е—е! – передразнил Верочку мальчик, и приподнял голову. – А чё эт у тебя?

– Любочка! Я ей сегодня новый сарафанчик сшила!

– Фу, ну и сарафанчик! Серый, как пыль на дороге! И вся она у тебя какая—то… дранная, твоя кукла!

– Сам ты.. сам!.. – вскрикнула Верочка, резко поднялась и побежала к тёмному зеву коридора, поглощавшему мрачные двери мизерных комнат барака.

Дома, сидя на маминой кровати, Верочка с болью смотрела на свою любимую куклу. Она не обижалась на мальчика, более того, ей было даже стыдно за его грубость, но сильнее всего её терзало собственное бессилие, – она не могла сшить Любочке белое кружевное платьице. Не могла нарядить её к маминому дню рожденья!

– В сентябре у мамы день рожденья, а ты у меня, Любочка, и правда какая—то ненарядная! – глядя на куклу, проговорила она, и руки сами потянулись к ножницам.

И вот Верочка уже стоит рядом с маминым сундуком. Миг, и маленький белый кусочек от кружевной маминой кофты в её руках.

В воскресенье в клубе были танцы под духовой оркестр.

Верочкина мама, с тех пор как муж ушёл на фронт и погиб там, ни разу не была на танцах, но сегодня такие же, как и она, молодые вдовы уговорили её пойти в клуб и хотя бы на время забыть своё горе.

– Пожалуй, пойду! – уже в двадцатый раз, а может быть и более, твердила она, стоя перед зеркалом и снимая папильотки с пышных русых волос. – Пойду! Что со мной сделается!

Верочка смотрела на мать и радовалась её хорошим настроением.

– Мамочка, ты у меня сегодня очень красивая! – глядя, как мать укладывает пряди волос, проговорила Верочка и, приблизившись к ней, обхватила её ноги руками и уткнулась личиком в пахнущее сладким ароматом платье.

– Только сегодня? – с улыбкой спросила её мать.

– Всегда! Ты у меня всегда красивая, самая красивая и добрая мамочка на всём свете.

– А ты побудешь дома одна? Я не долго! Только схожу в клуб, побуду там минутку и вернусь.

– А я пока с Любочкой поиграю!

– Вот и договорились! – ответила мать и, осторожно отстранив от себя дочь, направилась к сундуку.

– И куда это она запропастилась? – перебирая в сундуке немудрёный скарб, тихо шептала Верочкина мама. – Куда? А, вот она! – вытаскивая белую кружевную кофточку, – сейчас поглажу и буду как до войны, с Васечкой! – проговорила она и ахнула.

Верочка не видела обезумевший взгляд матери, застывший на кофте. Не видела, тихо напевая колыбельную своей Любочке, как мать разъярённой львицей надвигалась на неё.

– Это что? – раздался рык над головой Верочки.

Вздрогнув, Верочка повернулась к матери, и тотчас же, поняв причину её гнева, сжалась в маленький комочек.

– Что это, спрашиваю тебя? – потрясая кофтой перед лицом дочери, ревела мать.

– Мамочка, прости! Я совсем немножечко… платьице… для Любочки!

– Платьице?! Я тебе сейчас такое платьице покажу!.. – резко развернувшись, мать подбежала к комоду, вынула из него портновские ножницы и устремилась к дочери. – Я тебе покажу платьице! – вновь взревела она, занесла руку над головой и резко ударила ножницами по маленькой Вериной ручке.

– Мама, мамочка, не надо, не бей! Мне больно, я больше не буду! – вскричала Верочка, но мать, не слыша её, с остервенением наносила удары большими портновским ножницами по маленьким тоненьким ручкам дочери. Била долго и до тех пор, пока не обессилела сама. Верочка же давно уже молчала. Потеряв сознание от боли, она навзничь лежала на материной кровати, широко в стороны раскинув синеющие руки. Крупные рубиновые капли, как осыпающиеся с рябины спелые грозди, окрашивали покрывало.

К вечеру на город наплыли хмурые чёрные тучи и впервые, уже на исходе лета, грянула гроза, как предвестница страшных событий. С первыми раскатами грома на умирающую землю упали тугие струи дождя, взбив в грязную густую жижу дорожную пыль, и напоив живительным соком траву, но Верочка не слышала грозу, не видела её зловещих молний, она металась в жару и в бреду звала милую маму.

Утром Верочку увезли в заводскую больницу, а через день в хирургическое отделение городской больницы, где маленькой девочке ампутировали обе руки, которыми она шила красивые платьишки из маленьких ситцевых лоскутков для своей единственной куклы – Любочки.

Через две недели, – пятого сентября Верочку выписали из больницы.

Вечером того же дня в одной из комнат барака шёл тихий разговор.

– …бедная девочка!

– Несчастный ребёнок! Отец за неё жизнь отдал, а мать отняла!

– Пап! – вклинился в разговор родителей мальчик.

– Что, Вова?

– Ты… эт… не покупай мне удочку.

– Что так?

– Да… ты купишь не такую, как я хочу! Ты дай мне рубль, я сам куплю!

– Ну, что ж, пусть будет по—твоему, – ответил отец. – Завтра на столе возьмёшь… свой рубль.

Вечером следующего дня к Верочке пришёл соседский мальчик.

– Я Вова! – подойдя к кровати, на которой лежала Верочка, проговорил он и шмыгнул носом.

– Ты что, простыл? – улыбнулась Верочка.

– Не… эт… я так! Ты не боись, я не заразный!

– А я и не боюсь!

– Ты… эт… прости меня за то… ну, знашь!

– Глупенький! Я на тебя и не обижалась!