[frank_sparral] - Анаксаген. Том I. Записки сумасшедшего

Антропоморфный кусок блестящего вещества заявлял:

– Разве? Он влюбился в женщину, которая изображена на картине? Но когда?..

– Всё произошло в детстве, – тихо говорил аморфный тип существа.

– Какое несчастье… – заявлял антропоморф.

– Да! Сначала, он думал, что это его мамочка, а потом решил, что она может стать его любовницей и захотел с нею переспать…

– А какой это год?

– Начало двадцать первого века.

– Надо же… Видать, он сильно удивился, когда узнал, что эту картину нарисовал Леонардо да Винчи.

– Какая трагедия… Он влюбился в девушку, которая умерла давным-давно…

– Её, возможно, вообще не существовало…

– Поговаривают, что он изобразил себя молодого…

– Попахивает прелюдией к однополому браку!

– Походит на Ван Гога, который дрочит на свои картины…

– Ну, если у вас есть возможность отмотать время вперёд!

– Так есть ли они? – говорит вслух теперь антропоморф.

– Прежде были лишь наши мысли, которые ни один нормальный человек не поймёт… Привыкайте быть гениями!

Я очнулся лежа на полу, на спине, глядя в потолок. Мои руки и ноги мне казались сделанными из ваты, и я никак не мог ими пошевелить. Спина была будто каменной – словом, подняться было невозможно. Я еле как повернул голову в бок и увидел сидящего на полу человека, отвернутого от меня, так что лица его я видеть не мог, но зато обратил внимание на смирительную рубашку, в которую он был облачён.

Голова этого человека была поднята вверх, в направлении окна, сквозь которое пробивался тонкий луч света. Он сидел в застывшей позе, пока я не сказал глухим и сдавленным голосом:

– Кто ты?

– Я винтик! – ответил он и повернулся в мою сторону.

Я резко вскочил на ноги, даже сам того не заметил, и застыл в изумлении. Он медленно поднялся – его движения сковывала смирительная рубашка. Меня поразило не то, что он назвал себя винтиком, а то, что на самом деле он был Францем Кафкой. Я вглядывался в его лицо: действительно, Кафка. Только Кафки не хватало!.. Сам же он смотрел не на меня, а куда-то сквозь, потом пошел по коридору, в котором мы и находились. Я ещё ни разу не видел столь жуткого и непонятного для моего сознания места. Коридор, казалось, был бесконечен, однако, чем дальше я пытался посмотреть, куда-то в самую дальнюю точку, она тут же оказывалась рядом, сам же коридор будто тянулся вперёд – казалось, что он двигался куда-то вперёд.

Кафка вышагивал вдаль равномерными длинными шагами. Я некоторое время стоял неподвижно, а потом побежал следом, но он вдруг исчез. В этот момент я заметил, что по всему коридору практически одна на одной расположено множество мелких и странных дверей: некоторые из них, конечно, напоминали прямоугольник, однако большинство из них были треугольными или трапециевидными и другими причудливыми образами; вероятно, горе-писатель шмыгнул в одну из них.

Я открыл первую попавшуюся и зашёл: темно.

– Кто ты? – крикнул я в пустоту, сам не понимая, почему опять это спрашиваю.

– Я жук! – послышалось где-то позади. И я услышал жужжание, будто он и правда стал жуком. Он исчез!

Я развернулся, вышел и стал заглядывать во все комнаты, ручки дверей которых попадались мне под руку. Двери тут же захлопывались, как только я их отпускал, не находя в них ничего примечательного: одна мебель и какие-то шмотки. В итоге поднялся такой шум, что из самой дальней комнаты показалась голова Кафки. Странно, что я отчётливо помню, как он шагал по коридору. Как же он оказался в той комнате, рядом с которой первоначально сидел?

Я вбежал в эту малюсенькую комнатушку с настолько низким потолком, что Кафка едва не упирался в него макушкой. Но у него как будто заело что-то, он не мог остановиться и продолжал ходить. Когда закончился пол, его нога ступила на стену, по которой он прошёл такими же ровными шагами; когда закончилась стена, он, как ни в чем не бывало, зашел на белёный потолок. Потом опять стена, затем пол, стена, потолок, стена, пол, стена… У меня закружилась голова, я упал на пол и потерял сознание.

Не знаю, сколько я пролежал так, но, открыв глаза, я увидел лицо Кафки прямо перед собой. Он пристально смотрел прямо вглубь моих глаз и бормотал:

– Она уничтожит тебя, уничтожит, уничтожит…

– Кто? – воскликнул я, поднимаясь.

Заметив, что я удаляюсь, он тоже встал на ноги и не переставал смотреть мне прямо в глаза, подходя всё ближе и ближе, и говоря всё громче:

– Что бы ты ни делал, она раздавит тебя, раздавит, раздавит, раздавит!

Мне стало очень страшно, и я решил ответить ему чем-то:

– Кто ты? – неожиданно для себя спросил я.

– Она раздавит тебя, – продолжал он свои монотонные бормотания, которые становились теперь тише. Мне он решил не отвечать.

– Тебе стыдно? – вырвалось у меня. В его взгляде появился испуг. – Тебе стыдно и страшно?! – я говорил это и шёл прямо на него, а он, наоборот, пятился назад до тех пор, пока не уперся спиной прямо в угол этой комнаты. Только сейчас я заметил, что по стенам сползает плесень, а воздух здесь такой затхлый, что дышать просто невозможно. Возможно, из-за этого я недавно потерял сознание. Здесь и свихнуться немудрено…

Я приблизился вплотную к его лицу, которое теперь выражало ужас:

– Ты стыдишься? – я почти перешёл на крик. Тут Кафка истошно завопил, как истинный психопат, и, к моему удивлению, схватился за голову. Его смирительная рубашка растянулась, как будто была сделана из жевательной резинки. Он кричал и кричал, а я стоял и совершенно равнодушно смотрел на него. Его вопли стали похожи на плач ребёнка, а потом высота звука начала стремительно увеличиваться, так что мне стало дурно, и я опять начал терять сознание, как вдруг услышал низкий мужской голос.

– Простите, он опять вырвался, – сказал кто-то. Кафка в этот момент замолчал и еще сильнее вжался в угол.

Я поднял голову и увидел перед собой двух мужчин, которые синхронным маршем вошли в комнату. Похоже, они были близнецами, даже говорили хором и одеты были одинаково, только на голове у одного красовалась кепка, у другого – кажется, шляпа.

– Он все время сбегает и пугает гостей, – произнесли вошедшие мужчины, судя по всему, санитары. – Простите, пожалуйста, не уследили.

Они уже схватили Кафку под руки и собрались волоком выносить его из комнаты. Рукава его смирительной рубашки вернулись на место и вновь стали сковывать его движения. Собственно, он вообще перестал двигаться, а взгляд его больше не был ни на чём сфокусирован. Я подбежал к нему и стал кричать:

– Кто ты, кто ты, кто же ты?

Он меня не слышал, тогда я начал бить его по лицу при каждом повторении своего нелепого вопроса:

– Кто ты, кто ты, кто ты?