Наталья Москалева - Люди из шкафа. Часть первая

Вздохнул тогда Федька и исчез.

Странное дело сегодня приключилось. Видел я на улице мужчину одного. Он подходил к незнакомым людям и спрашивал: «Вы меня не видели? Вы меня не брали?»

Заметил, что я смотрю на него, и близко оказался:

– Отдай меня! Сейчас же!

Главное, с наездом так. Как будто я ему чего-то должен!

Отвечаю:

– На, возьми, подавись! Только отстань!

А он:

– Разве можно так поступать? Это нехорошо! Отдавать человека такими словами? Просто неуважительно! Извинись!

Ну, я-то, конечно, извиняться не стал. В кои это веки должен отчитываться за свои поступки? Я вообще личность отдельная. И не нуждаюсь в поправках и комментариях. Да и надоел он мне, правда. Однако, вместо того, чтобы забрать, что просил, да уйти по-быстрому, тот еще больше мучить начал!

Кричит:

– Сволочь, ты какая! Человек перед тобой стоит, умоляет, а ты забрал то, что тебе не принадлежит, и не отдаешь!

Уже и сам в ответ бешусь:

– Ничегошеньки я у тебя не забирал!

И, главное, звереть прямо на глазах начинаю:

– Я без спроса чужое не беру! Меня не так воспитывали!

– Да? Что-то я не помню, чтобы ты у меня спрашивал!

– Так я тебя совсем не знаю! Как спрашивать-то!

– А если не знаешь, то тем более без спроса не бери!

Главное, понять не могу – когда успел его взять. Чего он вообще мне сдался. Чувствую, дело непростое.

И пока я с ним спорил, он меня к себе в сумку захапал, и не отдает. И стоим мы вдвоем, совершенно незнакомые люди. Пытаемся себя друг у друга отобрать.

Но отдавать никак нельзя. Потому что если лишиться, то совсем потеряешь. Он ведь уйдет, не вернет. А ты не будешь иметь. И поэтому надо достать, но так, чтобы он не заметил. А это невозможно. Не приучен я без спроса использовать. Мне обязательно на то надо разрешение получить.

А он тоже боится. Сидит в сумке и опасается, что потеряется совсем. Унесу я его в дальние страны – и не найдет никто. Был человек – и нет человека!

Страшное дело. Поняли мы это и очень злиться начали. За то, что просто так друг другу себя не отдаем. Даже подраться успели. Никто не победил, правда, только одежду зря испортили.

Поняли тогда, что в этом деле договариваться придется. Баш на баш, так сказать. Противно, конечно, очень. Ведь неприятный он человек! А с ним разговаривать приходится! Слова ему вежливые посылать да улыбаться. Но что делать? Выручать-то себя надо! Сели мы на лавку, закурили. Познакомились, совсем освоились. Оказалось, Петькой его зовут.

– Ну, говорю, Петька, давай по-хорошему. Я тебе – ты мне. И без фокусов, пожалуйста!

И мы обменялись. Все чинно, благородно. Главное еще где-нибудь себя не потерять. А то придется выпрашивать потом. Не могу я без спросу-то… забрать себя. Я только отдать могу.

А Петька побежал. Быстро-быстро. Видимо, чтобы не успеть потеряться снова. Смотрю, опять в чужой сумке сидит. Не успел убежать, видимо. Осматривается по сторонам удивленно. Словно сам не понял, как так получилось. И спрашивает у всех: «Вы меня не видели? Вы меня не брали?»

Чудак человек!

На некоторых детях наложено проклятье. Они перестают расти. Застревают в своем возрасте и никак не могут выбраться. Остаются маленькими, но выглядят при этом как взрослые! Работают в банках, водят обыкновенные или престижные машины. Женятся или выходят замуж. И все вокруг думают, что имеют дело со взрослым человеком. А это только оболочка. Потому что внутри маленький ребенок.

Это страшное проклятье. И у каждого свое. Разные они, малыши-то. Некоторым два года. Иным пять. Другим пятнадцать. Это не важно, сколько ребенку лет. Важно, что он не взрослый. Ребенок не умеет выбрасывать боль! Это доступно только зрелому человеку. Так взрослые дети оказываются в параллельной реальности. Здесь правит боль. Ранняя, неуемная, незабытая, сильная боль. А еще можно за себя не отвечать. Дети не могут за себя отвечать – они слишком маленькие. Они остаются в волне сказок и грез, где все происходит автоматически. Не задумываясь проходит детство – как сам растет организм. Само приходит счастье. Запрограммирована беззаботность.

Невыросший взрослый попадает в грустную сказку. Вместе с ним там оказываются остальные невыросшие дети. И они живут в игрушечной вселенной. Они мыслят понарошку, радуются и тоскуют, мечтают не по правде. Все находятся не в одном измерении, а в двух или даже трех. Иногда увидят себя со стороны и удивляются.

Первая обитель – взрослых. В ней господствуют мудрость и снисхождение, человечность и доброта. Пристанище зрелости – это очень сложный мир. Но в нем ждут всех вчерашних детей. И невыросшие дети тоже туда попадают. Чтобы у них был шанс вырасти.

Другая реальность – прошлая. О ней у взрослых остаются воспоминания. Все драгоценности закончившихся лет: легкость, непосредственность, радость – вручаются взрослым в особом чемоданчике. Их отправляют в путь. И двери закрываются.

Но проклятье малолетних жильцов заставляет их возвращаться в лабиринт с закрытыми дверьми. Растерянные путешественники наблюдают через решетку за настоящими детьми и злятся. Иногда даже на своих детей негодуют! Главных героев вытолкнули из детской обители и заставили жить самостоятельно. Но они не поняли, как это делать! Постояли у ворот. И побрели. Куда глаза глядят. Решили сходить во взрослый мир – ведь там их ждут.

Однажды Васька нашел работу. Но она ему не понравилась. На ней денег мало платили и работать заставляли. Тогда он пошел и напился.

У взрослых бывает очень даже интересно. Например, можно пить и курить. И дети радостно бросаются в океаны наслаждений. Но наслаждения почему-то не получается. Вместо океана – грязные лужицы.

«Мы так не договаривались!» – Когда Васька проснулся, он горько заплакал:

– Я не хочуууу быть взрослым!

– А ты и не стал взрослым. Тебя даже выгонять неоткуда. Потому что нельзя выгнать человека оттуда, где его нет.

Так Васька узнал свою параллельную реальность.

– Путь каждого – сначала быть ребенком, потом взрослым. Много хорошего в детстве. Много хорошего и в зрелой жизни. Но если изгнан из детства и не дошел до взрослого, то попадаешь в параллельную реальность. Ты не там и не здесь. И не ты.

– Ну и как мне стать взрослым?

– Вырасти. Оторваться от детства. Перестать ходить к решетке и наблюдать тоскливо за теми, кто еще не вырос. И забрать, наконец, все хорошее, отпустить свои горести.

– А я все так и делаю, – обиженно протянул Васька. – Я, между прочим, даже институты закончил. И в детском саду выпускной был. Не нужно мне никакое детство! И не вспоминаю я о нем! И не ходил к воротам! – Васька всхлипнул. – Целый месяц уже там не был! И не хочу туда ходить. Меня там, вообще-то, обижают.