Тенгиз Maржохов - Каверна

– Да, каверна большая. Надо серьезно лечиться, – смотрел он больше на мать голубыми глазами, закатывающимися под верхнее веко.

– Каюмовна говорила, что возможна операция, – сказала мама, желая продолжить разговор и побольше выслушать от врача.

– Давайте так, – сказал твердо Валерий Николаевич. – Вперед забегать не будем. Надо лечиться, упорно лечиться, минимум полгода. Потом будем делать выводы. Видно, запущенный туберкулез. Может быть, при лечении произойдет чудо, – пошутил он без тени улыбки. – Вообще-то, туберкулез вещь индивидуальная, у каждого протекает по-своему. Я направлю вас во вторую терапию, к Зауру. Под его наблюдением будешь лечиться, понял? – посмотрел на меня строго. – И чтоб без баловства, чтоб я не краснел за тебя.

Валерий Николаевич снял трубку телефона.

– Я не подведу, – начал я уверять его. – Вредных привычек нет: не курю, не пью, не наркоман…

– Салам, Заур! – Цахилов сделал знак, чтоб я помолчал. – Заур, положи к себе парня. Сын моего друга, хороший парень. Да, будет серьезно лечиться. Хорошо, я направляю к тебе, – что-то еще пошутил, посмеялся и положил трубку.

Встал из-за стола, вернул мне снимок и подошел к матери.

– Надеюсь, все будет хорошо. Если что, знаете, где я. Беспокойте по любому поводу. Идите сейчас на четвертый этаж, там к заведующему подойдите, он ждет. Всего доброго!

Во втором терапевтическом отделении мы подошли к кабинету заведующего. На двери красовалась бронзовая табличка: «Заведующий отделением, Хапузов Заур Каральбиевич, кандидат медицинских наук». Табличка выделялась из унылого вида терапевтического отделения. Заставляла уважать дверь, на которой висит. Это как в поле набрести на памятник и удивиться.

Я постучался.

– Здравствуйте, можно?

За столом сидел полный мужчина в очках, походивший на мясника, лишь белый халат говорил о медицине. Он разговаривал по мобильнику и, не отрываясь, показал… Я не понял его пантомимы. Тогда он прикрыл трубку и в полголоса сказал:

– Зайди в ординаторскую к Людмиле Мухадиновне, – при этом замахал рукой, ни слова не давая сказать, мол – знаю, кто ты и зачем пришел.

Я вышел в коридор.

– Почему так быстро? Что он сказал? – спросила мама.

– В ординаторскую послал, – поискал я дальше глазами. – Вот сюда сказал зайти.

За столом, заваленным медицинским бумагами, сидела пожилая женщина в белом халате. Эта женщина и была Людмила Мухадиновна, на которую показал заведующий. Ей было около семидесяти лет, если не больше. Обесцвеченные редеющие волосы. Блуждающий взгляд.

Короче, другого врача-фтизиатра я, как счастливчик, ожидать не мог. Только такой пациент, как я, из числа бедных родственников, отправлялся прямиком к Людмиле Мухадиновне.

– Здравствуйте, – протянул я направление. – Меня к вам направили. Вот снимок и анализы, – положил все на стол перед её носом.

– Вы ложитесь? Кто направляет? Поликлиника? Так… – посмотрела она направление. – Подождите за дверью, – попросила она маму. – Я его опишу пока, потом мы поговорим.

Мама вышла из кабинета.

– Присаживайся, – усадила меня и приступила к процедуре приема больных в стационар. – Противопоказания есть?

– Да, пиразинамид. У меня на него аллергия.

Она записала это в историю болезни. Затем, после процедуры описания, попросила, чтоб я пригласил маму. Вошла мама, и Людмила Мухадиновна поговорила с нами о том – о сем, о жизни, как плохо в наше время болеть туберкулезом и тому подобное.

Было видно, что почтенная старуха, будучи давно уже на пенсии, дожила до столь преклонного возраста в профессии, и по сей день была в строю, по причине отходчивости от горя больных. Она не принимала близко к сердцу все, что происходило с пациентами, лишь бы бумажная отчетность была в порядке. И, по-моему, не только нехватка молодых специалистов, но и бумажная аккуратность держала её на своем месте до глубокого склероза.

– Ложись в 412 палату, там место есть. Остальное девочки подскажут, – имела в виду медсестер Мухадиновна.

Мы с мамой пошли по коридору, считая палаты. Вид был у нас, как у людей, которые занимаются своей проблемой, готовые на всякие сюрпризы. Нам встречались редкие больные, они всматривались в меня, заглядывали в глаза, как будто давно ждали, ждали как последнюю надежду. У большинства только глаза-то и оставались, ну еще носы и уши, остальные части тела чахли и уходили тихо и безвозвратно.

Мы подошли к открытой палате, я посмотрел на номер 412.

– Вот эта, – нехотя показал маме и зашел.

Там, нагнувшись к ведру с тряпкой, санитарка о чем-то оживлено перебранивалась с двумя больными. Те двое, очень разные: один маленький, второй высокий, разводили руками и оправдывались.

Я громко поздоровался. Санитарка выпрямилась и удивлено посмотрела на меня.

– Место есть? Меня сюда направили, – сказал я санитарке. Представился и пожал руки будущим сопалатникам. – Да-а… – оглядел палату, как панораму, – подраматичней «Бородинской» будет.

– Как вас зовут? – обратился я к санитарке.

– Роза, – ответила она и продолжила протирать подобие тумбочки. Потом вышла и принесла комплект белья. – Матрац и подушку сейчас дадут.

Разворачивая белье: простыню, пододеяльник, наволочку, я пришел в ужас. Это было рубище, провонявшее хлоркой. Ткань была застирана до такой степени, что просвечивалась, как марля.

Я серьезно посмотрел на Розу. Это была женщина средних лет, худощавая, глаза понятливые, лицо напоминало ослиную морду из мультфильма «Бременские музыканты».

– Откуда… Роза? – внимательно присматриваясь, спросил я.

– Из Баксана, – ответила она с ухмылкой.

«Все понятно, – подумал я. – Постельные принадлежности, видимо, перекочевали в Баксан».

В этот миг к стоящей в дверях матери, как старуха с косой, подковыляла Людмила Мухадиновна и начала что-то говорить жалобным тоном.

Что? – не понял я и повернулся.

Мама, как рыба на суше, раскрыла рот, а Людмила Мухадиновна высказывала ей соболезнование. Мама прервала её, когда заметила, что я недоуменно смотрю на них.

– Я ложу сына. Вы что? – проговорила мама и хихикнула.

Людмила Мухадиновна тут же пришла в себя. – Ах да, извините, – махнула рукой. – Тогда туда не надо. На том месте сегодня парень умер. Я подумала вы его мать… Идите вот сюда, – подвела нас к 414 палате. – Располагайтесь здесь, – указала на пустую койку.

В палате, на койке у окна, сидел мужчина средних лет.

Я поздоровался. – Тенгиз, – протянул ему руку.

– Володя, – ответил он.

Тут же мощная сестра-хозяйка прикатила на каталке матрац и подушку, занесла и скинула на сетку койки.

– Что это? – поднял я одной рукой подушку, другой развернул матрац. – Сколько человек на этом матраце померло? И какой бедолага захлебнулся кровью на этой подушке? – брезгливо спросил я у сестры-хозяйки и посмотрел на Володю.