Алиса КЛИО - Немир

Некоторые двери были заперты – очевидно, уборка и проветривание проводились поочерёдно. Глаза вскоре приспособились к новым впечатлениям, и, когда Амбер отпер ключом первую же дверь, Ленни увидел самую обычную комнату.

На стенах – светло-голубые обои с витиеватым узором изображали то ли молодую листву, то ли морскую волну. Две узкие кровати, платяной шкаф, две деревянные табуретки, на стенах у двери – крючки для одежды. Тумбочка у окна, на ней – стародавняя модель телевизора. На неё Ленни взглянул с наибольшим подозрением.

– Работает, – перехватив его взгляд, поспешил заверить Амбер, – Нет, правда! Хотя, на мой взгляд, этот куда лучше.

Он распахнул ставни, и перед Ленни предстала восхитительная картина заката.

Разве уже вечер? Это казалось невозможным, однако легко объяснялось общим потрясением организма, который при неожиданном «перескоке» в иную реальность выдал сбой восприятия. Проигнорировав табуретку, Ленни уселся прямо на чисто выскобленный дощатый пол – привычка, за которую его неизменно порицали, но никто не смог отучить, – и скрестил ноги.

– Две кровати – хорошо! На одной можно спать, на другой – валяться, – продолжал Амбер, слегка озадаченно посмотрев на Ленни. Видно, задумался, нужны ли две кровати тому, кто привык обретаться на полу.

Ленни даже не услышал его последних слов. Давно забытые ощущения вновь пробудились, обостряя все чувства. Он узнал комнату.

Этого не произошло сразу просто потому, что её не должно было тут быть. Ленни вспомнил, где её видел. В доме тёти. Он не переступал её порога с тех пор, как исчез дядя. Дядина комната.

– Ну как? – спросил Амбер с некоторым беспокойством. Кажется, он что-то заподозрил. – Всё в порядке?

– Всё, – храбро солгал Ленни.

«Какая разница, – в отчаянии подумал он. – Наверно, кому-то было нужно, чтоб я оказался здесь. Поэтому я останусь и выясню всё».

Амбер извлёк из-за кровати длинную палку и принялся задвигать шторы. Ленни встал, прошёлся вдоль стены; поёжился, глядя, как последний кусочек закатного неба исчезает за сиреневой, в геометрических узорах, тканью, и решился:

– Говорят, это очень плохо, когда в комнате совсем пустые стены?

– Вы можете завесить их чем захотите.

Внезапно Амбер улыбнулся и постучал согнутым пальцем по стенке. Звук, пришедший изнутри, показался Ленни знакомым.

– Раньше тут тоже было окно, – сказал Амбер.

«Было», – согласился Ленни.

Последнее, что сделал Амбер – вынул из тумбочки телефон и подключил.

– Звонить Вам пока некому, – сказал он. – Но, если что-то понадобится, можете связаться со мной по местному. Список номеров там. Я долго не сплю.

Ленни не ответил. Его переполняла благодарность ко всему окружающему – живым и неживым предметам, согласившимся принять к себе чужака, странника, случайно оказавшегося на границе миров. Так не похоже на всё, что он видел прежде.

– Что ж, – сказал Амбер, – до завтра?..

Это было безумием – ложиться спать сейчас, но ночь диктовала свои правила. Ночью здесь тоже спали. Придётся оставить до завтра все мечты и проекты. А завтра… Ленни вспомнил, как Рамзес сразу после ужина подошёл к нему и прошептал: «Запиши мой телефон!» Тихо, словно от чего-то прячась. Значит, его номер в списках местных не значился.

Что касается Амбера, то во время чаепития он часто украдкой поглядывал в окно, а когда стемнело, отказался включать свет.

Ленни обожал таинственность. И странности.

– Ладно, – покладисто отозвался он, – тогда… спокойной ночи, что ли?!..

«Всякое начало – волшебный дар. Благословение Творца. Нечто совершенно новое, свежее, ещё никем не изведанное. Казалось бы, что может быть естественнее, но как раз самую естественную вещь не так-то легко изобрести.

Доселе муки творчества были мне неведомы. Всё когда-нибудь случается впервые.

Я знаю тех, кто использует в созидательных целях материю. По-моему, это неплохо, во всяком случае, слова не путаются под ногами. Они, слова, всегда стремятся поведать о своём создателе больше, чем, например, образ. Мне кажется, им комфортнее, когда их много. Кто-нибудь скажет: но ведь это именно то, что нужно для моих целей! Не уверен, но вряд ли смогу объяснить, почему: слова в данном случае не на моей стороне.

Дело в том, что они – не совсем мой материал. Я не говорю о тех, самых простых, сопровождающих каждодневное общение – это необходимый минимум, который всегда воспринимается однозначно. Нет, я имею в виду тот безбрежный океан, в который устремляются лишь самые смелые и отчаянные. Будь я писателем, всё было бы в порядке. Будь я поэтом, отвечал бы за каждое слово, написанное кровью из раны своего сердца (кстати, я действительно люблю поэтов, но об этом потом, ладно?) Суть в том, что я не тот и не другой, и вполне могу подмочить свою бессмертную репутацию. Ну ладно, допустим, мне это безразлично, но как не дать утонуть тому, кто с головою погрузится в мои откровения?

Если бы я мог отречься от своего замысла! К сожалению, где бы я ни оказался, слава и слухи сопровождают мой путь, иногда опережая меня самого, словно глашатаи – королевскую свиту.

Меня ждут. Каждый хочет прижать частичку меня к своей груди и осыпать поцелуями, чтобы потом убрать в резной ларец и никогда не доставать… я достаточно пожил в Немире, чтобы это понимать. Но существуют и другие, которые непременно прочтут. Я делаю это для них. И ещё у меня есть мечта. Я знаю, человечество поставило памятники далеко не самым славным деяниям древности – а что говорить о других народах! Не то чтобы я рвусь восстанавливать справедливость – упаси Творец! – я лишь хочу заставить работать свою память, благодаря чему те знаменательные свершения переживут второе рождение. Так обычно происходит с прекрасным стихом, когда он искусно прочитан для благодарной аудитории. Даже если мои намерения опрометчивы, а желания не найдут отклика в сердцах, я готов рискнуть.

Будь я сказителем или менестрелем, прежде всего, воспел бы священное право всякого живого существа на ошибку. Хотя бы одну, ибо жизнь – не черновик, её не бросишь в огонь, как я, несомненно, вскорости поступлю с этими неудачными строками.

Они не подходят к началу. Мне нужно нечто другое. Свежее, ещё никем не изведанное.

Может быть, вот это…»

Проснулся Ленни поздно.

Настолько поздно, что даже удивился сам себе. Раньше его всегда будило неясное беспокойство, чувство, что он может пропустить что-то важное. Вчера оно превратилось во внутренний голос, а затем исчезло, сделав Ленни огромное одолжение. Во всяком случае, невидимый собеседник не давал о себе знать с прошлого вечера.

«Значит, то был не сон, – подумал Ленни, возвращаясь к вчерашней мысли. – Для сна чересчур правдоподобно».