Алиса КЛИО - Немир

Свету и теплу все представители этого народа предпочитали мрак и холод. Дождь с ледяным ветром загоняли в дома скверну, которая всегда ассоциировалась у архаиков с людьми. На морозе не погуляешь по улице, распевая под настроение неприличные песни, и не сунешься в кабак, чтобы лишний раз надраться – святая истина. В то же время, неприязнь архаиков не относилась исключительно к людям. Они вообще были чужды дружбе и любви до гроба, а просто приятельские отношения считались у них пижонством. Однако, упомянутая пара составляла исключение из всех неписанных правил, хотя сами они вряд ли смогли бы объяснить, в чём оно…

Последние полчаса оба сидели, не шевелясь, напряжённо уставясь в пустое пространство улицы, словно ожидали, что ниоткуда возникнет нечто ужасное и полностью завладеет их вниманием.

– Думаю, это всё-таки глупо – торчать тут, когда у нас в кои-веки полная свобода действий, – подал голос один из них, сидевший за рулём. – Нет, правда, Сантариал, действовать – значит, двигаться вперёд, а движение – это жизнь!

Сидевшего за рулём звали Нанд о ло Грободел; и, хотя его несомненно древняя фамилия, переведённая на нынешний язык, потеряла в своём благозвучии, носителя вполне устраивало впечатление, которое она производила на людей.

– Немир дышит на ладан, и чем дальше, тем глубже, – произнёс он, чтобы не молчать. – Нет, серьёзно, я не могу больше тут сидеть.

– Иди побегай.

Если ничто тому не препятствовало, Нандоло думал и говорил почти одновременно. Это экономило силы и время, однако не означало, что данный конкретный архаик был болтуном – следовало ещё потрудиться, чтобы расшифровать форму, в которую облекались его откровения.

– Галахад здесь. Ну и как тебе это понравится? – своим вопросом Нандоло подразумевал вероятные перемены в умах и сердцах обывателей. Сантариал лишь покачал головой.

– Что, неужели?! Ничего восхитительного, удивительного… даже ужасного?! С ума сойти, – Нандоло выглядел разочарованным. – Это называется «ничего особенного». Ненавижу подобные состояния.

– Прорабатывайся.

На пульте замигал сигнал связи.

– Как у вас дела? – послышался голос Инферналиса. Архаики переглянулись.

– Как обычно, – отозвался Сантариал. Нандоло неодобрительно нахмурился, искоса поглядывая на него. Оно и понятно. Как обычно… Ничего особенного… Близнецы-братья разговорной речи.

– Значит, всё в порядке? – подозрительно поинтересовался начальник. – И мне не нужно вас контролировать?

Судя по его виду, Сантариал чуть было не ответил: «Нужно, дорогой мой, ещё как нужно», но сдержался и промолчал. Сигнал погас.

– Жаль, что мне приходится уживаться с таким выражением на твоём лице, – искренне сказал Нандоло.

Сантариал лишь ухмыльнулся. Подобная ухмылка – одним уголком рта – как правило, не вела ни к чему хорошему. Кажется, это сам Инферналис придумал о своём сотруднике байку, что у того, якобы, повредился лицевой нерв после встречи с ахинеей, которой, понятное дело, повезло гораздо меньше. Нандоло же склонялся к версии родовой травмы. Сколько он его знал – Сантариал редко улыбался от души, и эти случаи следовало заносить в Анналы.

– Как по-твоему, зачем он звонил?

– Напомнить, что тебе пора заняться аутотренингом, – машинально отозвался Нандоло. – Кстати, если серьёзно, у него был повод поговорить.

– Неужели?

– Тот тип, которого мы отправили на общественные работы, застрелился.

– Это ты виноват, – отрешённо заметил Сантариал, глядя куда-то вдаль.

– Я думал, ему не повредит, если он поработает немного на общество, как работал на себя.

– Ты был чересчур убедителен, – голос Сантариала звучал так же невозмутимо. – Впрочем, всё правильно: ему это действительно не повредило.

Нандоло досадливо поморщился, потирая пальцем правую бровь, что свидетельствовало о крайней степени нервозной раздражённости.

– Разве не лучше искупить вину добрыми делами, чем гнить в казематах несколько лет? – поинтересовался он.

– Это ты так считаешь.

– В том-то и дело!

Они обменялись сердитыми взглядами.

– Ему ещё повезло, – довольно резко заявил Сантариал.

– Ага. Больше, чем тому фабриканту, которого по твоей наводке обвинили в торговле людьми. Ему пришлось выплатить кучу денег разным инстанциям, чтобы откупиться. Я, конечно, не против прибавки к жалованью, но он разорится окончательно!

– Нет, – сказал Сантариал. – Он такая сволочь, что вряд ли.

– Всё равно. Если так шевелить всех богатеев, скоро у нас не останется совсем никакого рынка. Его предприятие потребляет сорок процентов шерсти, идущей из Порто-Фенко. А машинный магнат, живущий напротив, залпом скупает то, что теперь называется художественными произведениями. На что будут жить люди творчества?!!

Последнее прозвучало словно вопль погубленной души, который улетел никуда. Легче было привить на мысе Аджано сильфанейскую моду, чем выжать из Сантариала хоть какую-нибудь эмоцию.

– Извини, – сказал Нандоло. – Увлёкся.

Сантариал откинулся на спинку сиденья, рассеянно вертя на пальце кольцо принадлежности к высшему эшелону.

– Я иногда задумываюсь, – произнёс он, – почему в Незапамятные Времена из Немира выслали всех поэтов, а художников и музыкантов оставили? По-моему, это несправедливо.

Нандоло долго и пристально смотрел на напарника.

– А я иногда задумываюсь, – в тон Сантариалу ответил он, – почему, когда я так говорю с тобой, мне хочется поверить в существование ангелов, демонов и…

– Творца?

– Вот не надо мне тут про Творца! Творец – это суровая реальность, рабочие будни. Только про него и слышу. Я хотел сказать, во Всеобщее Благо, которое греется где-то на песочке и машет нам лапкой.

Сантариал лишь кивнул, но ничего не сказал. Вопросы веры в Немире обычно не обсуждались: этот принцип соблюдался всеми (ну, кроме новаторов вроде Рамзеса). Слишком эфемерной была граница, отделяющая самый первый из сотворённых миров от некоего запределья, где обитали лишь тонкие структуры и где материя и мысль существовали в неразделимом единстве.

Правда, в свете последних событий всё больше граждан Немира традициями пренебрегали, и это тоже было понятно. Чем страдать в одиночестве, куда как проще поделиться своими сомнениями и страхами с соседом, чтобы тот передал другому, и пошло-поехало. Тем хуже для них, тем хуже…

– Кстати, о буднях, – сказал Нандоло деловито. – Сегодня, кажется, праздник у некоторых. Исхода Весны, или нечто вроде. Народ гуляет и развлекается. У меня предложение: двинули к центру. Небольшая потасовка с парочкой смертельных исходов – как раз то, что нужно.

Сантариал взглянул на часы, украшавшие приборную доску. Стекло давно отлетело и болталось на одной пружинке, но часы, неизвестно чьими молитвами, продолжали трудиться, дробя немирскую вечность на секунды, минуты и часы.