Ксения Жигалина - Тони

– Вот я Лелечке расскажу! – предвкушая ошеломляющий триумф, пропела мама. – Она умрет!

– Может, тогда не стоит? – хмыкнул он. – А то на кого же игуана останется?

– А он уже полощет? – вдруг сменила тему мама.

– Даже не начинал.

– Скажи, пожалуйста, – задумчиво проговорила мама.

Когда вечером они с енотом пили чай, он вдруг спросил:

– Тони, а с фикусом что?

Енот невинными глазами глянул на цветок и пожал плечами. А он встал и, перегнувшись через стол, присмотрелся получше. Фикус ожил. Его сухие еще несколько дней назад ветки тут и там покрывали вскрывшиеся салатовой мелочью почки. Он сел на место.

– Это от твоих закаливаний что ли? – спросил он риторически. – Я думал, будет ровно наоборот. Или это… мелодия?

Енот разглядывал панораму из окна, не спеша тянул вечерний травяной чай с молоком через соломинку и не отвечал. Он тоже перевел взгляд в окно.

Ложась спать, уже выключив свет, он вдруг спросил:

– Тони, ты в одно и то же время встаешь?

Енот помотал головой из стороны в сторону, это было видно по блестящим глазам. Значит, как придется. Не проспать бы.

– Спокойной ночи.

Он не проспал. Он проснулся как раз, когда Тони выходил из-под стола. Для начала енот направился в туалет. Он приготовился, однако, стука не последовало. Ловить он, что ли, научился эту крышку? Тони прошлепал вперевалочку в кухню. Он накинул на плечи плед и вышел за ним.

Тони уже открывал окно. Действительно, если не считать енота, а брать только массовку, то основной морозный удар получал именно фикус. И тем не менее, снова изумился он. Тони сидел на подоконнике и нюхал ночной город.

Ему чудилось, что ночь уже тоже узнает енота и здоровается. Прелюдия у них при встрече была обоюдная. Енот впускал ночь в дом, ночь слушала его мелодию, затихая и окутывая его со всех сторон. Красиво. Он запахнулся плотнее.

Поприветствовав поздний ноябрь, Тони взял соломинку. Пошипел снова для начала. И, в абсолютной почти тишине, начал. Он покачал головой. Невероятно. Мелодия узнавалась сразу, с первых звуков, но, несмотря на это, каждый раз как будто была новая. Словно это было продолжение. Все время продолжение. Звуки были мягкими, бархатистыми. Даже самые высокие из них. Порой мелодия забиралась высоко-высоко, обрываясь там, где-то за снежными тучами. Она искала снег, она звала его. Снова и снова. С чего он это взял? Он поежился. Это было очевидно . И невероятно. Последний раз мелодия кликнула снег и затихла. В голове повисла тишина. Тони сидел неподвижно, глядя куда-то вверх. И вдруг пошел снег. Дозвалась, подумал он. И от этой мысли ему стало так хорошо. Так хорошо.

Он подождал, пока Тони слезет с табуретки, взял его за лапу, и они тихо пошли по ледяному полу в комнату. Спать до утра.

– Ну, что нового? – мама настороженно и радостно улыбалась в ожидании.

– Фикус, – ответил он.

– Что – фикус? Какой? Мой? Мой фикус? Тот? – засыпала она его вопросами.

– Твой. Тот. Он, понимаешь, засох, – мама нахмурилась, и он почувствовал себя виноватым. – Да ладно тебе. Когда ты его выселяла, ты ж, небось, простилась с ним заранее, – мама сменила гнев на милость, признав справедливость его слов. – Ну вот. Он засох, – он глянул на маму еще раз. – И я на днях собирался его, э-э, ну выбросить, да. Блин. Короче, наш ботаник не дал мне совершить это злодейство. Встал грудью, в буквальном смысле. Я смирился с тем, что постоит фикус еще какое-то время в кухне, потом выброшу. – Он потер переносицу и исподлобья снова взглянул на маму.

– Да ладно уже, хватит виниться. Ну, надоел он тебе так же, как и мне. Судьба у него такая. Выкинул? – скрестив руки на груди, попыталась вывести резюме из этой преамбулы мама.

– Нет. Он ожил.

– Как ожил? За пару дней?

– Да.

– А не показалось?

– Нет. Он аж колосится.

Мама молчала. Он тоже. Тони шел между ними, с интересом разглядывая дома, деревья, фонари. Как в первый раз.

– Мелодия?

Он пожал плечами.

– Он еще ночью снег вызвал.

– Мелодией?! Это как это?

– Не знаю! – воскликнул он, разведя руками. – У меня с того, самого первого раза не болит голова. У меня колено прошло! Ты. Ты?

– Как огурчик, – подтвердила мама.

– Вот. Еще фикус. И… снег.

– И снег, – эхом отозвалась мама.

Снег кружил, с удовольствием, надо полагать, слушая их беседу. Тони то шел, с лапками у каждого в руке, то повисал между ними, как сумка. Счастью его не было предела.

– Вот бы послушать. Хоть разок.

– Надо устроить. Переночуешь у меня, – предложил он тут же, уж очень ему хотелось какого-то подтверждения, свидетельства происходящему.

– А можно? Хорошо. Только не сегодня.

– Ладно. Когда надумаешь. В любое время.

Он стоял в кухонном дверном проеме. В пледе, босиком. Фикус бодро зеленел навстречу ледяной ночи, занявшей кухню с легкой лапы енота. Тот сидел и смотрел из окна. Вдруг, как будто улучив самый подходящий момент, он дунул в свою соломинку. Звук пошел сразу, без всякого шипения. Мелодия сегодня не улетала ввысь и не кружила на месте. Сегодня она лилась вперед. Да, он прислушался, определенно. Она мягко, но уверенно стремилась вперед. Куда и зачем? Он просто слышал это. Она завораживала, ничего для этого не делая. Она просто была. И сегодня она была такая. Направленная.

Тони играл самозабвенно, не шевелясь. Когда мелодия смолкла, он понял, что основательно продрог. Наверное, сегодня было дольше, решил он, подходя к столу и смотря в окно.

– Тони, – вполголоса позвал он, – этот фонарь. Там, справа. Он не горел уже года три. Его просто забыли вытащить и увезти, когда меняли здесь иллюминацию. А теперь – горит.

Тони посмотрел на фонарь, закрывая окно, потом сполз со стола на свой стул, оттуда на пол, и за руку с ним отправился спать.

Мама просто уставилась на него вопросительно.

– Фонарь, – объявил он.

– Какой?

– Во дворе. Я думал, его отключили от линии. Да в нем лампы же даже не было! – добавил он.

– Видимо, теперь есть? – предположила мама.

– Видимо.

– Что он делает? – спросила мама после паузы.

Он не ответил.

Тони повел их в булочную.

– Что, орех понравился? – улыбнулась мама.

– И еще галеты его закончились, – подхватил он.

– Тони! – поприветствовал паренек за прилавком и махнул им.

Что-то с ним сегодня было не то. Мама прищурилась. Паренек заметил и покраснел, улыбаясь.

– Что-то с вами, молодой человек, не так, – соображая, начала она.

– Что не так? – паренек оглядел одежду, руки, поправил шапочку.

– Нет, нет. Со всем этим все, как обычно. Но что-то не так. Нам галеты.

– И плетенку с маком, – добавил он, енот у двери старательно закивал.

Паренек рассчитал их, угостил енота курагой, и они вышли. И едва за ними закрылась дверь, маму осенило: