Александр Олексюк - Камыши

– Предположим, вы испачкали рубашку шоколадом, жирной курицей или кровью. Средство “Баги”, производство Набережные Челны, выводит любые пятна. Попробуйте сами! – громогласно, как дьякон, затянул “электрический коммивояжер”, вытаскивая из кармана куртки кусок белой тряпки. Я подумал, что сейчас он вызовет добровольца, который должен будет разбить ему или себе лицо, чтобы проверить “Баги” в действии. Но вышло иначе. Выдержав театральную паузу, торговец ловко достал из другого кармана маркер, что-то начертал на тряпке, потом стал подходить к пассажирам с предложением нанести на каракули пену, после чего – вытереть тряпку сухой губкой.

Я знал, что примерно то же самое делают продавцы баснословно дорогих пылесосов “Кирби” – обрабатывают ковры и диваны, а далее показывают набитые пылью и грязью фильтры. Но если торговцы пылесосами обычно щеголяют в строгих костюмах и старательно создают образ респектабельных бизнесменов, то ребята из электрички напоминали бомжей.

Караваны челноков каждый день погружаются в брюхо рогатой гусеницы и шагают по вагонам в сторону, противоположную движению. Поезд едет вперед – они тащат свои тележки и баулы назад. От этого их работа приобретает мистериальный оттенок, а они сами кажутся бессмертными, не стареющими, застывшими в вечности где-то по пути из Сергиевого Посада в Москву в промежутке между 1988-м и 1999 годом. Нет сомнений, что современные иконы “успешных продаж” рано или поздно полетят в тартарары. А когда они это сделают, с насыпи железной дороги на них триумфально посмотрят какие-то взъерошенные люди с клетчатыми баулами и тележками на колесиках. Постоят, покурят, выпьют кофе “три в одном” и разойдутся по оптовым базам за волшебными палочками из ядовитой пластмассы.

– Есть три вида упаковки, по 100 миллилитров, по 250 и по 500 – вариант для дачи и поездок за город! – продолжал торговец. – Если кого-то заинтересует, спрашивайте, отвечу на все вопросы.

Он пошел по вагону, не касаясь пола, раздавая направо и налево флаконы со средством “Баги”, как вакцину от оспы. К нему тянулись десятки рук. На какое-то время в вагоне воцарилась тишина, даже стук колес притих, только старушки натужно кряхтели, извлекая откуда-то из-под сердца кошельки, аккуратно замотанные в целлофановые пакеты. Еще несколько мгновений тишины: пассажиры сжимали в руках флаконы с чистящим средством, как пламенное сердце Данко, по их лицам было видно, что они тотально и бесповоротно счастливы и я был тотально и бесповоротно счастлив вместе с ними, хоть ничего и не купил.

А тем временем “электрический коммивояжер” медленно уплыл в другой вагон. “Заколебали они уже со своим говном”, – неожиданно нарушил молчание какой-то старик в кепке советского таксиста. Эта фраза как бы включила свет на дискотеке в актовом зале – вдруг все кончилось: загрохотали колеса, застучали двери между вагонами, загалдели пассажиры, их лица вновь приобрели буднично-серое, напряженное выражение. "Праздник кончился, добрые люди второпях надевают кальсоны". Волшебство сиюминутного счастья улетучилось и осело пылью на сиденьях электрички, оставив за собой едва заметное похмелье. Немного болела голова, немного хотелось пить, все казалось немного гаже, чем 10 минут назад. И только какая-то одинокая женщина у самого выхода все также улыбалась, сжимая в худом кулачке 250-граммовый флакон средства для выведения пятен. Сердце Данко горело и почему-то не гасло.

Заурядная панелька на окраине города, в которой я родился и вырос, покрыта колючей шубой из каких-то ракушек и камушков. В 1970-80-е годы советские градостроители почему-то любили украшать плиты некоторых жилых домов красивой, солнечной галькой. Наверное, хотели, чтобы она напоминала усталым людям о знойном лете, о белом парусе и теплом море. В детстве мне очень нравились ракушки на плитах, они делали типовую брежневку похожей на затонувший корабль, на древнего кита, обросшего кораллами, оболочниками и анемонами.

Спустя четверть века рыбина почти не постарела: она все также поблескивает своей галькой, символизируя нечто тяжелое и основательное – сундук мертвеца на морском дне. Однако кое-что в ней все-таки изменилось. Пропали антенны с крыши. Их, будто срезали ножницами – вжик – и все: нет антенн. Цифровая цирюльня с ее оптоволокном, кабельным телевидением и “Триколор-ТВ” избавила серую панельку-кита от ненужной, устаревшей “прически” – сотен разнокалиберных антенн. Каждая из них была особенная: у Петровых – похожая на крокодиловую пасть, у Сидоровых – из пивных банок, у Ивановых – напоминала “крылья” космического аппарата “Союз”. Во времена моего детства такие “космические аппараты” стояли частоколом на крыше, их было видно издалека, но особенно хорошо выделялась именно наша антенна – самая высокая во всем доме. Шутка ли, речь шла о пятиметровом металлическом шесте, увенчанном огромным круглым “локатором”, вокруг которого “стали в хоровод” семь металлических лепестков. Я не знаю откуда она у нас появилась. Возможно, отец ее сделал сам или выменял на водку на какой-нибудь военной базе за городом.

Антенна мне напоминала цветик-семицветик, исполнявший желания: хочешь – “Что? Где? Когда?” смотри с совой, хочешь – кино про “Индиана Джонса”, хочешь – мультфильмы “Карусель”. Волшебная палочка на крыше дома! Она мокла под дождем, в неё били злые молнии, ее укрывало снегом. Если изображение передачи начинало рябить – отец поднимался на крышу и крутил железный стебель в разные стороны, орудуя антенной, как сачком, которым ловил короткие волны телевещания.

Когда отец с товарищами устанавливал этот железный цветок, я украдкой залез на крышу и наблюдал за их работой. Дул холодный, зимний ветер, они кряхтели, матерились и поднимали чудесную антенну, как те пятеро американских морпехов, водрузивших флаг США на вершине горы Сурибати во время битвы за Иводзиму. Один держит древко у основания, а четверо ему помогают и толкают палку вперед, на ее конце вместо звездно-полосатого полотнища – наш чудесный локатор.

Много лет он служил верой и правдой, поглощая короткие волны и транслируя всякую телевизионную муть и был, что называется, "просто красивым". Даже когда я уже перестал смотреть телевизор, то все равно любовался нашей царь-антенной – величественной и прекрасной. Но около 10 лет назад пришло время расстаться: квартиру продали, а антенну оставили в наследство новым жильцам. Не думаю, что они догадывались о ее существовании: ну, торчит какой-то кабель из стены, вырвать его, дырку зашпатлевать и делу конец. Зато я не забыл про антенну и часто глядел на нее, когда проезжал мимо в трамвае. Она держалась достойно: бесполезная, оскопленная, но гордая, стройная.