Юлия Волкодав - Время Волка

Руки он, конечно, неправильно держал, не «яблочком», а параллельно клавишам, но не ошибся ни разу! И тут же ещё раз сыграл, с самого начала.

– Боря, ну наконец-то! – раздался из кухни страдальческий голос мамы. – У меня уже изжога от твоей «картошки»!

Она вошла в комнату и увидела Лёньку, в третий раз играющего «картошку».

– Боже, я так и знала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой! Лёня, ты тоже занимаешься музыкой?

Недоразумение отрицательно помотало головой.

– Нет? Но это же ты сейчас играл?

– Он, он, – мрачно подтвердил я. – Я один раз ему показал, и он сыграл.

– Так у ребёнка же талант! – воскликнула мама. – Тебе нужно учиться! Я обязательно скажу твоей бабушке!

И, ещё что-то причитая, она убежала на кухню, где подгорала, судя по запаху, как раз картошка.

– Доигрался, Лёнька. Теперь тебя тоже заставят музыкой заниматься!

– Ты-ты-ты се-ерьёзно та-ак ду-умаешь?

У него аж глаза засияли! Вот ведь дурень! Не понимает, на какую каторгу подписывается!

– У на-ас пиа-анино не-ет!

– Боюсь, мою маму это не остановит, – вздохнул я, прекрасно зная маман и её неукротимую энергию.

И оказался прав.

С самого начала Лёня в успех этого предприятия не верил. Бабушка была во всех отношениях человеком сугубо практичным, двумя ногами стоящим на земле. А музыка – занятие без конкретной практической пользы, да ещё и требующее затрат. У Борьки-то вон, пианино есть, да ещё и преподавателю они платят. Бабушка, уж конечно, не согласится покупать пианино и оплачивать уроки. Да Лёня и не решился бы просить ее об этом. С раннего детства он твёрдо усвоил, что «мы – люди небогатые, на других не смотрим и радуемся тому, что имеем». Эту фразу бабушка произносила, когда Лёня приходил с разодранными штанами или пробовал заговорить о велосипеде. Серафима Ивановна покупала только то, что было действительно необходимо, а новые штаны, когда старые ещё не сносилось, и тем более велосипед необходимыми вещами не считались. Даже на мороженое, восхитительные кругляши застывшего молока между чуть раскисшими от постоянной сочинской влажности вафлями, или холодный терпкий квас, который летом продавали в Сочи повсюду, у Лёни никогда не было денег. И эти лакомства были бы для него недоступны, если бы не Борька. Его мама считала, что у ребёнка обязательно должны водиться деньги, как у них дома говорили – «на карманные расходы». Лёня один раз стал свидетелем того, как Боря с совершенно будничным видом подошёл к матери и попросил денег на завтра. И Вера Исааковна так же спокойно, словно это было нечто само собой разумеющееся, открыла сумку, достала кошелёк и отсыпала ему мелочь. Для Лёни это была фантастическая картинка. Но, к чести Бори, он всегда угощал купленными на карманные деньги лакомствами кого-нибудь из приятелей, оказавшихся рядом, и чаще всего этим кем-нибудь становился Лёня.

Когда Вера Исааковна успела поговорить с бабушкой, Лёня не знал. Но через несколько дней после того случая в доме Борьки Серафима Ивановна, пораньше освободившаяся с работы, высунулась в окно и как обычно рявкнула на весь двор:

– Леонид, домой зайди немедленно!

Лёня иногда представлял, что на своих пациентов бабушка так же рявкает и они только от этого и выздоравливают – как по команде. Пришлось бросить начатое занятие – он сосредоточенно обдирал финиковую пальму. Финики у них всё равно не вызревали, а недозревшие плоды были отличными боеприпасами для рогаток. Домой явился грязный, весь обсыпанный пальмовой требухой.

– На что ты похож! – всплеснула руками бабушка. – Мыться немедленно! Мы пойдём в одно важное место.

Пока Лёня полоскался под рукомойником, он гадал, в какое такое важное место они с бабушкой должны пойти. Если бабушка надевает пиджак с наградами, значит, место действительно важное.

Он начал догадываться, когда они свернули с Ворошиловской и стали спускаться вниз, к Курортному проспекту, но не смел поверить своему счастью. И только когда впереди показалось жёлтое двухэтажное здание, он спросил:

– Ба-аб, а мы что, в му-узыкальную шко-олу идём?

– Идём, – буркнула бабушка. – Постарайся не заикаться. Если тебя будут о чём-то спрашивать, говори медленно, спокойно.

Но говорить ему особенно и не пришлось. С преподавателем, смешным коротышкой с торчащими во все стороны седыми волосами, тоже фронтовиком, беседовала бабушка за закрытыми дверьми. Потом коротышка позвал Лёню, маявшегося в коридоре. В комнате стояло пианино, совсем не похожее на Борькино, коричневое, полированное, как бабушкино трюмо, перед которым она причёсывалась. Эта полировка очень Лёне не понравилась, она как-то упрощала инструмент, делала его обычным предметом мебели.

– Ну иди сюда, Лёня Волк, – доброжелательно проговорил коротышка. – Скажи, ты хочешь заниматься музыкой?

Лёня кивнул.

– Отлично, отлично, – потёр коротышка руки. – Когда у ребёнка есть желание, это самое главное. Вы понимаете, Серафима Ивановна, они все сейчас хотят играть в войну и купаться в море. Никто не хочет играть на инструменте. А вот раньше, я помню…

Но он сам себя оборвал, решив не ударяться в воспоминания.

– Лёня, я прохлопаю тебе ритм, постарайся повторить.

И смешной дяденька несколько раз ударил в ладоши с разным интервалом. Лёня подумал, что над ним подшучивают. Но коротышка вопросительно на него смотрел и ждал. Пожав плечами, Лёня без малейшего усилия повторил хлопки. Он искренне не понимал, какое они имеют отношение к музыке.

– Замечательно! – Коротышка прямо расцвёл. – Ну, петь я тебя не прошу, да? Как же нам слух проверить?..

– Я-а лю-юблю пе-еть, – неожиданно подал голос Лёня. – Я-а в го-оспитале пе-ел.

Дяденька растерялся. Серафима Ивановна уже успела ему рассказать, что мальчик заикается, но не упомянула, что он может петь. Не сочла нужным. Она вообще с неохотой вспоминала Лёнины концерты в госпитале, считая их баловством.

Всё это время Лёня не сводил глаз с пианино. Оно хоть и было неправильное, не такое, как у Борьки, но на нём ведь тоже, наверное, можно играть? Ему очень хотелось попробовать.

– Ну, спой нам что-нибудь, – предложил дяденька. – Какую песню ты знаешь?

– Про ка-артошку, – выдал Лёня. – Мо-ожно с му-узыкой? Та-ак кра-асивее.

– Хорошо, давай я тебе подыграю.

Дяденька собрался было сесть за инструмент, но Лёня его опередил.

– Я са-ам.

Ему хотелось проверить, получится у него ещё раз сыграть «картошку» или нет. Вроде вот с этой клавиши начинается.

– Как под гор-кой под го-рой тор-го-вал му-жик зо-лой.

Руки проворно перемещались по клавиатуре, и от того, что получалось, Лёня сам приходил в восторг. Одна нотка закралась неправильная, забыл, какую клавишу нужно нажимать, но, услышав не тот звук, Лёня мотнул головой и тут же исправился.