Ия Шарова - Аллилуйя, Голливуд!

Яркое солнце светило сквозь решетку высокого окна камеры. Тихий ужас… Если бы мне кто-нибудь сказал, что я вот так вот буду сидеть в полиции города Лос-Анджелес, изменила бы я что-либо в своих поступках? Вряд ли… Во-первых, я бы не поверила в то, что я окажусь в таком месте, во-вторых, не в моих правилах сожалеть, о чем бы то ни было…

То, что это была, считай, VIP камера, меня мало утешало. Тревога за свою судьбу была перемешана с надеждой на помощь от старого друга, вернее, от его поверенного, с которым я созвонилась буквально час назад. Тот выслушал меня и сказал, что постарается сегодня вечером, в крайнем случае – завтра утром прилететь. Что ж, он в Нью-Йорке, я в Лос Анжелесе. Не так и далеко… Москва дальше… Оставалось только ждать…

LA

.

А вот она я, Алена Журавлева, лечу в самое сердце мировой кинематографии, в Мекку, столицу, да как угодно назови, факт остается фактом: лечу я в Голливуд, Лос-Анджелес, Эл Эй. Наверное, это просто моя удача. Как это еще объяснить по-другому? Ну конечно, отдельное спасибо моему покровителю, Николаю Петровичу, оплатившему мое годичное обучение на сценарных курсах и даже урегулировавшему вопрос с общежитием. Еще он оплатил мне билет, дал денег на первые пару-тройку месяцев, а также номер телефона своего доверенного лица в Нью-Йорке.

Вся в шоколаде, да и только. Ну, конечно же, не просто за мои красивые карие глаза, вернее, не только за них. Да, я была его любовницей, но, это не была роль банальной содержанки или пошлой проститутки. Это был почти роман. Почти, потому что чувств было больше с его стороны. Я же просто приятно проводила время.

Человек он интересный, культурный, к тому же в постели у него можно было бы поучиться многим молодым и самоуверенным. И при этом он умный человек и понимал, что так не может быть вечно, поэтому отпустил своего «журавлика» в небо, обеспечив мне своими возможностями определенный старт. Остальное уже зависит от меня. Я это понимаю, и мне это даже нравится, поскольку по натуре своей я не нахлебница. Жизнь показала, что Воланд был прав: никогда ничего не надо просить, сами придут и все дадут. Так у меня и получалось. Пока. Хотя, наверное, иногда нужно просто что-то брать. Приходить и брать. И думаю, там, куда я лечу, так и надо поступать. Пока я так обращалась лишь с мужскими сердцами, в том смысле, что я приходила и брала то, которое хотела. Притом, что я всегда была натурой увлекающейся, в том числе и мужчинами, стоит признать, что сильное чувство еще не посещало мое легкомысленное сердце. В данный момент в моей душе пел Луи Армстронг, бархатом своего голоса повествуя о том, какой прекрасный мир раскинулся под крылом самолета.

С высоты полета Голливуд казался новогодней ёлкой в платье из мишуры и неоновых огней. На деле же все оказалось как-то буднично. Таксист отвез меня по адресу, записанному на бумажке, помог выгрузить небольшой чемодан и спортивную сумку. И вот я уже стою перед дверьми общежития, еще один персонаж истории про пресловутую американскую мечту: простая девчонка из России приехала покорять Голливуд. Хотя, мои запросы, на самом деле, не были так глобальны. Даже если я и не получу Оскара за лучший сценарий, сама эта поездка и эта учеба – уже большое приключение, на которое стоит потратить пару лет жизни. Конечно, через два-три месяца мне придется самой зарабатывать на жизнь, но работала же я в Москве, поработаю и тут.

В общежитии меня встретила администратор, и, ворчливо пролистав мои документы, проводила меня в мою комнату. Насколько я поняла, из ее смазанной американской речи, моя соседка уехала на выходные к родителям и пару дней я буду одна. Недовольное выражение лица, казалось, навечно приклеилось к лицу администраторши. Правда, когда я достала из сумки небольшую румяную матрешку и подарила ее этой злобной тетушке, казалось, на ее лице промелькнуло подобие улыбки. Она посмотрела, наконец, мне в лицо, как будто только что меня обнаружила. Потом она покачала головой с выражением «ох уж эта молодежь», и ушла прочь по коридору, пошаркивая своими растоптанными кроссовками.

Выходные я провела в мире с собой, обживая свое гнездышко и исследуя ближайшие окрестности. Мое жилье оказалось похожим на квартиру гостиничного типа, в ней был крошечный совместный санузел, встроенная кухня, приютившаяся где-то между прихожей и дверью в санузел. В комнате помещалось два небольших шкафа, два стола, две кровати с полками над ними. Между двумя столами располагалась балконная дверь. Балкон был почти шикарным, на нем свободно помещалось два пластмассовых стула, а парапет высотой по пояс был прикрыт снизу пластиковыми панелями. Это бы третий этаж, на двух нижних этажах балкона не было. Я пошутила про себя: вот он, еврейский третий этаж: балкон уже есть, вода еще есть.

В воскресенье вечером подтянулась соседка. Ею оказалась пухленькая задумчивая особа по имени Грейс. Она, вопреки моим тревожным опасениям, не обладала излишней дружелюбностью и многословием. Напротив, она проявила себя как человек вдумчивый, начитанный и даже что-то знающий о российском кинематографе (она припомнила несколько фильмов и пару-тройку фамилий наших режиссеров). Это приятно. Мы с ней подружимся.

Первый день занятий был очень интересным и очень неформальным. Мы знакомились с преподавателями, преподаватели знакомились с нами. И те, и другие шутили. Преподаватели оригинальничали в заданиях, студенты – в их выполнении. Это был почти праздник. Почти. Потому что не было ощущения, что все вместе – дружный коллектив. В воздухе пахло конкуренцией, как будто студенты уже делили Оскара. Мне это казалось, по крайней мере, смешным. Ну да Бог с ними и с их менталитетом. Эх, не впишусь я тут, со своей широкой русской душой, – думала я тогда.

Но, не смотря на мой пессимизм, через несколько недель занятий я, как ни странно, вполне в этот коллектив вписалась. Правда, поскольку я не задерживалась долго на вечерних посиделках и не принимала активного участия в диспутах, отделываясь несколькими точными замечаниями, а особенно потому, что я не пошла навстречу симпатиям ни одного студента (даже со старших курсов), я все-таки выделялась.

Кто-то посчитал меня прожженной стервой, кто-то скромной недотрогой. Что же касается учебы, то она у меня складывалась не хуже, чем у остальных. Если бы мне не приходилось спотыкаться о непонимание некоторых слов и выражений, было бы вообще замечательно. Пару раз студенты пытались подшутить надо мной, используя эту мою слабую сторону, но, поскольку я никак на это не отреагировала, дальнейшее подшучивание им показалось неинтересным.