Марина Важова - Временно недоступен. Сборник рассказов

Что там говорил следователь? На Царькова готовилось нападение, а он, Сергей, будто бы лез через балконную дверь и спугнул бандитов. Кричал и бил стёкла. Да, точно, бил, потому что дверь была закрыта изнутри! Он стучал, кричал, а они не открывали. Затаились и не открывали. Игорь с этим щ-щ-щенком. Слышали, как он кричит, стучит и молча выжидали.

Сергей вздрогнул: кто-то стонал близко, совсем рядом. И вдруг понял: это он сам стонет от раздирающей боли в груди. Потом что-то захлопало, зашаркало, с двух сторон хватало за руки, перевернуло на бок, тыкая тупыми иглами, и боль волнами спадала, нестерпимый, режущий свет померк, наступила тишина. И в этой благостной, спасительной тишине чуть скрипнула дверь и, подрагивая от сквозняка, голосом Игоря произнесла: «Ну, что, едем?».

Конечно, едем! В Гурзуф на пять дней. Знакомиться с работой Ялтинского торгового порта. Ну, это по бумагам, разок всего и прокатятся, остальное время… Двухкомнатный люкс с видом на море, кафе на пляже… В октябре там отлично, не жарко, а море ласковое, тёплое, волна как подымет и несёт, несёт…

Первый вечер, запах эвкалипта и чего-то сладкого. Тьма стрекочет в открытое окно. В комнате неясно белеет покрывало. Стрелка часов равномерно отсчитывает томительно-счастливое время… Душ затих, и теперь слышен голос, напевающий по-женски высоко: о, соле, о соле мио!.. И вот, наконец, он – стоит в проёме двери: фарфоровые зубы в улыбке, трогательно-покатые плечи, полотенце на бёдрах. В этом доме найдётся чего-нибудь выпить? И белки глаз у самого лица: ну, давай, что ли, на брудершафт!

Потом… Сергей совсем не помнит, что было потом. Казалось, этот первый вечер так и тянулся до самого отъезда. На обратном пути, в салоне самолёта, где их почему-то рассадили по разным местам, и это обескураживало настолько, что казалось преступным замыслом… Этот их двухчасовой разрыв, как будто они поссорились или специально решили отдохнуть друг от друга… Хотя и не ссорились, и только-только начали привыкать к новому, по крайней мере, Сергей, наконец, нащупал верную тональность… Этот двухчасовой пространственный разрыв, как оказалось, был первым шагом к окончательному разрыву.

А тут ещё в порту неприятности: в их отсутствие чуть не случился пожар, вернее, пожар случился – загорелся склад в шестом блоке, но чудом удалось обойтись без пожарного расчёта и не фиксировать… Ремонтировали по ночам, так что Серёга сразу окунулся в дела и лишь издали наблюдал, как Игорь садится к Сашке в машину, и они надолго, иногда с концами, исчезают. Лица обоих напряжены, будто в ожидании большой беды.

***

С того пожара всё покатилось под уклон. Сергея стали дёргать по электричеству, а потом он уже сам выполнял свои прежние обязанности, с удивлением обнаружив, что на его место никого и не взяли. Совещания разом кончились, но кабинетик, матросская каюта рядом с Игорем, оставался по-прежнему за ним, только Серёга там старался бывать пореже, чтобы не прислушиваться к тому, что делается за стенкой.

Иногда его просили зайти к Альбертычу, и Сергей неуверенно, будто опасаясь застать врасплох, открывал дверь и, убедившись, что Игорь один, входил с вопросительным лицом, без улыбки глядя шефу куда-то между глаз. Обычно Царьков звал посоветоваться, но всегда начинал с какой-нибудь Серёгиной оплошности, так что дальнейшая просьба воспринималась как то малое, чем эту оплошность можно прикрыть.

Но всё же порой, теперь уже крайне редко, Игорь сам заходил в его узкую каюту, разваливался на койке и, нарочито раздражаясь, жаловался, что всё достало, здоровье ни к чёрту, грозился бросить порт и свалить куда-нибудь в Швецию, где его уже давно ждут и место греют. И вдруг, как бы выдохнув злой пыл, произносил голосом обиженного мальчика: «И в бане я давно не был», на что, дрогнув нутром, как от предательского удара, Серёга неторопливо, словно нехотя тянул: «Баню?… баню можно…», – ожидая продолжения. И услышав в ответ: «Ну, так займись!», – ещё некоторое время прикидывался тупым, угрюмо спрашивал, что брать, покупать ли мясо для шашлыков, как будто впервые получал такое задание.

А сам внутренне ликовал, на Сашку-водителя, сунувшегося было в поисках шефа, даже не глядел и со словами: «Ну, я пошёл», – деловито покидал свою «каюту». И потом, когда они уже подъезжали к берёзовой роще, за которой в просвете облетевших деревьев зеленела крыша дачи, а сбоку, слегка на отшибе, проглядывала труба бани, Сергей, будто не замечая руку Игоря на своём плече, хозяйственным голосом уточнял разные мелочи. Оба понимали, что уходят последние капли обиды, что вот-вот они встретятся глазами, и вздохнут, и полетят…

Сергей провалялся три дня. Не просыпаясь, что-то ел и даже во сне с кем-то разговаривал. Опять приходил следователь, задавал вопросы, он подписывал протокол, но потом ничего не помнил: что спрашивали, что подписывал. На четвёртый день открыл глаза и обнаружил сидящего рядом Севу, лучшего стропальщика, который радостно заулыбался и, видимо, продолжая начатое, сообщил, что Сергея хотят восстановить на работе, что новый зам о нём уже наслышан и не против.

– А что с Альбертычем?

– Так они свалили, вроде как в Швецию или Норвегию.

И по этому «они» Серёга понял, что Игорь уехал с Сашкой. Дальше уже не слушал, растравляя себя подробными, сменяющимися картинками. Потом разом нырнул в глубокий сон, а когда выскочил на поверхность, на месте Севы сидела Верка с выражением скорбной заботы на лице. Они уже полгода как развелись, и бывшая жила гражданским браком с вдовцом Петром Осиповичем.

Верка ушла от Сергея вскоре после его увольнения, отягощённого длительным запоем, когда его новые «маленькие друзья» обчистили квартиру: вынесли музыкальный центр, компьютер Антона, а, главное, лисью шубу, на которую жена копила два года.

Сергей продолжал жить в её квартире, поскольку идти ему было некуда, а у вдовца имелась небольшая двушка. Но Антон постоянно подъезжал с разговором, начиная каждый раз с вопроса: «Ну, как там, батя, дают тебе комнату в общаге?», – а потом нудил, что пора освобождать хату, и всякий раз, когда заставал отца пьяным, грозился вызвать ментов.

И вот теперь Верка сидела возле кровати, сильно располневшая, и говорила, говорила… Что его выписывают, что Петя скоро прибудет с машиной, что Антон со своей Кристинкой уже перебрались в квартиру.

– А куда меня?

– Пока в общежитии койку дали, но ходит слух, что тебя возьмут на прежнее место, тогда через год получишь комнату, – без выражения, как затверженное, произнесла бывшая супруга.

Когда медицинские формальности были утрясены, и он, одетый в брюки сына и свою старую замшевую куртку, с плохо выбритым лицом и пакетом вещичек в руках, стоял под аркой приёмного покоя, подъехала белая Волга с Петром Осиповичем. Они погрузились и двинули.