Марина Важова - Временно недоступен. Сборник рассказов

Сергея вдруг охватило беспокойство, как будто в больнице он оставил что-то важное, без чего его никуда не возьмут, не пустят и даже разговаривать не станут. А Верка всё повторяла и повторяла: общежитие, койка, комната… общежитие, койка, комната…

Ишь, зубы заговаривает, соломки подстилает… Лишь бы пристроить его никому не нужное тело! Прислонить к дверям, чуть раздвинув ноги, чтобы не упало, и шагать дальше с сознанием собственной доброты и зря потраченного на него времени. Главное – не оборачиваться, чтобы не видеть, как его тело шлёпнется на асфальт. Душа умерла, и ему не больно…

Игорь уехал с Сашкой в Швецию – не больно!..

Возле универсама Сергей попросил тормознуть – сигареты кончились – и, делая вид, что не слышит Веркиного: «В бардачке есть пачка!», – проскользнул в автоматически отъехавшие двери. Он и сам не знал, куда бежит, просто возникла уверенность, что надо начать заново. Совершить серьёзный шаг, доказать всем, и в первую очередь самому себе, что он способен всё изменить.

Проскочив торговый зал, Сергей вышел с другой стороны здания и сразу попал на автобусную остановку. Даже не взглянув на номер, вскочил в первый подъехавший автобус и только тут обнаружил, что маршрут пригородный, идёт до самого Каменца, посёлка, где прошло его детство.

С этой минуты приподнятое и даже торжественное настроение не покидало его. Он наблюдал в окно золотое и багряное полыхание деревьев, всматривался в дорожные указатели, как будто названия деревень: Запруды, Матрунька, Бреховицы, – таили в себе некую подсказку.

Каменец открылся сразу, и Сергей догадался: вырублен весь лесной массив на краю посёлка. Заноза сожаления лишь на миг уколола сердце, он почему-то знал, что его лес жив. Тот заповедный лес: сосновый на песчаных и гранитных холмах, берёзовый между полями, низинный еловый с весёленькими, ярко-зелёными топями болот – этот лес цел и невредим. И там, в глубине леса, его ждут.

Широким шагом, совсем не похожий на пролежавшего в больнице неделю, Сергей шёл по утоптанной лесной тропинке, переходил осыпи по выступающим корням сосен, и закатное солнце грело спину. Теперь он хорошо знал, куда идёт и что собирается делать. Вот же она – Бездонка! Там, слева, они с мальчишками разжигали костёр, справа тянулась болотистая прибрежная полоса: с кувшинками, остролистом и пахучей таволгой. Полянка сверху казалась маленькой, и ему не верилось, что два класса могли разместиться в походном бивуаке, разжечь костёр, поставить палатки.

Вскоре он забрался на скалу, откуда в недостижимую глубину, вытянув перед собой загорелые руки, прыгал, летел вниз головой Олешка. Это было в далёком детстве, где днём и ночью пели птицы, и одуряющие запахи предвосхищали смену времён года. Где прошлого ещё не существовало, а будущее простиралось до самого горизонта, нетерпеливо отодвигая его границы…

Сергей снял башмаки, стащил и аккуратно сложил одежду, прижав её для надёжности камнем. Солнце садилось, лишь отсюда, с уступа, был целиком виден гигантский багровый диск, предвещающий ветреную погоду. Высота не пугала, хотя он стоял на самом краю, и рядом не было никого, кто мог бы одним движением бровей запретить прыжок. Сергей шмыгнул носом, вдохнул полной грудью, слегка подпрыгнул и дугой полетел вниз.

Он чувствовал, как сложенные ладони рассекли воду, но продолжал дышать, и это почему-то не удивило его. Из глубины навстречу плыли мириады огоньков, напоминающих небесные созвездия, а за спиной отгорало красное марсианское солнце. Я лечу, подумал он, прежде чем темнота ночи поглотила пылающий диск, прежде чем пришло понимание, что душа жива, душа бессмертна…

И высокий мальчишеский голос запел, взмывая всё выше, выше: о соле, о соле мио!..

Направляясь к остановке, Валентин ещё издали разглядел гладкую, тёмную головку и понял, что с ней получится. Нравились ему гладкошёрстные, а, главное, он сам им неизменно нравился. Так что на сей раз это была лёгкая добыча, что с одной стороны успокаивало – не надо возиться, а с другой вызывало досаду – хватит ненадолго. Но сейчас он пребывал в таком раздрае, что было, честно говоря, не до выбора. Только это и помогало. Схватить первую попавшуюся и забыться хоть на время.

Сколько он продержался с последнего раза? Месяца три, не больше. Ну да, как раз в канун мартовских праздников, с мимозой и бледными тюльпанами, в прозрачном саване выложенными группками на ящиках и прилавках. Он тогда зачем-то купил неказистую шишку на палочке и был слегка шокирован её стремительным превращением в эдакое голенастое диво с душным, навязчивым ароматом.

Она подошла к его столу и, разглядывая чуть вывернутые, фиолетовые лепестки, прошептала: это кому же такой чудный гиацинт? Тебе, конечно, ответил Валентин, силясь припомнить, как зовут его будущую спасительницу. Света? Лида? Ведь он должен знать её имя, не первый год работают вместе. Она из планового, это точно. Полновата немного, и с косметикой перебор, но, пожалуй, сойдёт. Сама подошла, на презент напросилась, значит, высшая степень готовности. Вот только имя вспомнить…

И тут её позвали: Алёна! Иди, все в сборе! А она, уже с его цветком в руке: пойдём, говорит, нам мужчин не хватает. Потом был слегка удивлён, что не такой простой оказалась, пришлось сил приложить, чтобы осуществилось задуманное. Это придало отношениям достоверности и увеличило срок. Всё же три месяца его не мучили видения, не жалили ядовитые мухи-мысли. Даже выяснения отношений пришлись кстати, на время отвлекая от навалившейся апатии – предвестнице обвала. И хотя он знал, как растянуть спуск, прежняя боль показалась на миг вдруг такой сладостной! Тогда с отчаяния обрубил разом, погружаясь в привычную муку.

А ведь каждый раз надеялся, что одолеет морок… Четвёртый год пошёл, пора всё забыть, успокоиться. Точнее, обеспокоиться, наконец, своей судьбой и начать жить заново. Как все люди живут: сходятся, расходятся, ненавидят, безразличны. И как его угораздило так вляпаться! Ведь сначала даже не нравилась: не в его вкусе, даже имя не сразу понял – Ия. И сама под стать имени: роста никакого, волосики бесцветным одуваном вокруг мордашки, зубы редкие, будто детские, молочные, и торс доской. Это уже потом холмы и впадины обнаружились, и глаза гречишного мёда, и аккуратный, всегда холодный, как у здоровой собаки, нос, который она грела у него подмышкой.

Непрошеное видение ссы́палось за пазуху колкими искрами, тотчас поднялась боль в затылке, во рту пересохло. Ничего, ничего… Немного постоять, прислонившись, с закрытыми глазами, главное – не допустить повтора, иначе каруселью завертит, потом сутки не отвяжется. Он уже всё перепробовал: пил месяцами – тогда кафедру пришлось оставить – потом отошёл, спортом занялся, изматывал себя тренировками, к психологу ходил целый месяц. Ничего не помогло.